Не помню, выпил ли я кофе по наставлению полицейского, прежде чем вернуться на крышу. Зато помню, что вернулся я, выбив дверь чуть ли не с ноги, чувствуя в себе силы к тому, чтобы свернуть горы. Лёха, Тоха и полицейский вопросительно смотрели на меня.
– В общем, – начал я, – Я в интернете видел, как делают всякие погремушки крутые для того, чтобы больных переманивать толпами из одной точки в другую. Что-то громкое нужно. Я делал гремящую кастрюлю, наполненную столовыми приборами, но это так, баловство. Настоящая лютая тема – это кола с ментосом, замешанная в пластиковой бутылке и в закрытом виде шмякнутая об асфальт. Говорят, бабах будет знатный.
Полицейский посмотрел на меня с видом глубочайшего облегчения. Словно бы ненужная проблема, которая дамокловым мечом висела над ним, вдруг сама собой разрешилась, и ему не нужно было больше забивать ею голову. Начавший было сдавать восемнадцатилетний сопляк был теперь в порядке или по крайней мере выглядел так, словно он в порядке, а значит, хлопот с ним больше быть не должно.
– Кола и ментос говоришь? – усмехнулся полицейский, – Звучит вкусно, но вряд ли сработает так, как ты говоришь. В интернете вообще какой только чуши не прочитаешь.
– Я бы хотел, – продолжил я, – Чтобы мы попробовали этот способ. Говорят, что если высота большая, бутылка должна рвануть. У меня квартира на восьмом этаже, в доме чуть дальше по улице. Можем дойти дотуда и из окна попробовать выбросить такую бутылку. Если нет – выстрелить в воздух вы всегда успеете. В любом случае, раз уж мы пойдём наружу, я хочу вернуться к себе домой. Если получится, обратно в Радугу я с вами уже не пойду. Считаю, что пути в один конец с меня достаточно: я вообще ни при чём, и в том, что эта толпа к нам пришла, моей вины вообще никакой нет. В общем, либо так, либо лучше застрелите меня сразу и скиньте им на корм, потому что я там всё равно погибну. А так хоть будет шанс добраться до дома.
Полицейский, Лёха и Тоха молчали. Я смиренно и терпеливо ждал ответа, хотя, по правде говоря, мне было всё равно, что это будет за ответ. В тот день вместе с остатками завтрака меня будто бы вырвало чем-то, что доселе заставляло меня хоть как-то пропускать через себя происходящее. Теперь мне было плевать на всё: и на то, что станется со мной, и на успех всей этой идиотской операции, и на толпу за стенами Радуги – на всё. Мы все скоро умрём, понял я, и нет абсолютно никакой разницы, как мы это сделаем и сколько ещё потрепыхаемся, прежде чем отдать концы.