Юрин отец смерил меня взглядом. Не своего сына – меня. Будто бы я был олицетворением всей безнадёжности нашего положения, будто бы сам факт моего присутствия мешал ему заставить людей из Восхода держаться подальше от нас. А уж если бы не я – он бы им показал.
– Нет, я не в обиду, если что, – тут же поправил себя он, – Просто вы малые ещё. Куда вам? Да и мне – куда? Тоже тот ещё боец, ё-моё. Был бы мент – они б не сунулись так, нахрапом. Или ствол хотя бы какой, чтоб припугнуть.
На этих словах Юриного отца передо мной будто бы открылись две двери, которые вели в одно и то же безрадостное постапокалиптическое будущее, но разными путями. За первой дверью я видел, как ухожу из Радуги вместе с остальными: беру в Лёхином магазине туристический рюкзак и запасаюсь провиантом сполна. Затем забегаю в аптеку, беру необходимые или кажущиеся необходимыми лекарства, может – наберусь наглости и разживусь новым, неприлично дорогим телефоном, о котором всегда мечтал. Сделаю всё это и отправлюсь в путь, оставив пистолет при себе и не сказав о нём никому: мне-то он ещё пригодится. Вдруг нужно будет прихлопнуть мертвеца по пути или прихлопнуть самого себя много позже, когда жить в новом безобразном мире станет невмоготу. Таков был первый путь: самый очевидный и самый целесообразный с точки зрения самосохранения. Из Радуги всё равно уйдут все, кому есть, куда идти. А кому идти некуда – тем придётся смириться с новыми реалиями, ничего не поделаешь.
За второй же дверью я видел возможность помочь этим самым людям, которым путь наружу заказан, и для которых остаться в Радуге хотя бы ещё ненадолго, чтобы выиграть время и всё тщательно спланировать, было жизненно важно. В нормальной, привычной, старой-доброй Радуге, в которой всё ещё сохраняются прежние правила цивилизованного существования. Я видел возможность использовать силу, которую давал всего-то пистолет, всего-то с двумя пулями, во благо: для заступничества и защиты тех, кому такой игрушкой разжиться не удалось. Для тех же целей, для которых использовал его полицейский, который и дал его мне тогда, на перекрёстке, в суматохе и сумбуре погони. Как бы он хотел, чтобы я распорядился его подарком? Или стоит наплевать на всё, чего хотел бы от меня кто бы то ни было и самому распоряжаться своей судьбой, используя всё, что я имею, для своего и только своего блага?