На борту мусоровоза были граффити – рисунок красной краской из баллончика, ангел, затягивающийся самокруткой. Большинство надписей было не читаемо, я разобрал лишь немногие: «Кьюриос Фит», «Атом Боунз», «Волшебник Из».
Мой отец махал мне рукой, стоя на подножке, и мужчины, с которыми он работал, говорили мне привет, малыш, и я подбегал к бордюру и наблюдал, как компактор уминает мусор – бутылки и коробки, пищевые отбросы и старые туфли, вазу, коврик, сломанный пылесос; раз – и всего этого больше нет.
Каждый день отец приносил мне что-нибудь из того, что находил в мусоре: голубую пуговицу, которая могла оторваться от свитера, маску пчеловода, белую клоунскую туфлю, транзисторный приемник, резиновые мячики, пивные крышки, спичечные коробки. Все, что он приносил домой, я хранил в сундучке. Язычок от детского ботинка, ленту от фетровой шляпы, синюю кисточку от красной турецкой фески. Поздравительные открытки и прощальные письма. Волшебные палочки и наручники. Бумажную иконку с изображением Христа на кресте.
Однажды отец принес домой серебряные часы, которые нашел на дне мусорного ящика.
– Подарок тебе, – сказал он.
Я завел часы, но секундная стрелка не желала двигаться.
– Они сломаны, – пожаловался я.
– Что же, – проговорил он, – нам придется их починить.
Он положил часы на мою ладошку и велел мне осторожно сжать пальцы, будто я держу яйцо.
– Закрой глаза, – велел он, – и увидь, что часы идут. Увидь, как двигается секундная стрелка.
Я почувствовал, как его ладонь легла поверх моей. Он несколько раз постучал по моей руке, потом сказал:
– Двигайся. Давай же, двигайся!
Он заставил меня повторить это вместе с ним.
– Вели секундной стрелке двигаться, – вот как он сказал.
– Двигайся, – повторил я.
– Скажи это всерьез.
– Двигайся, – повторил я снова.
– Так, словно по-настоящему веришь.
– Двигайся!
– Вот, уже больше похоже, – заметил он.
– Двигайся, двигайся, двигайся, – повторял я, и каждый раз он хлопал меня по руке.
– Ладно, – сказал он. – А теперь давай посмотрим.
Я открыл глаза, потом ладонь. Секундная стрелка не просто двигалась, она еще и загнулась по направлению к стеклу.
– Иногда и так бывает, – прокомментировал отец.
Он сказал мне, что, наверное, маме лучше об этом не говорить, учитывая то, как она относится к таким вещам.
Отец приносил домой и другие мертвые часы, и мы вместе возвращали их к жизни, но те, первые, навсегда остались моими любимыми. Браслет был мне слишком широк, поэтому я носил их в кармане.