Я была сокрушена.
Вальтер отпил из стакана малиновой воды, откашлялся, как профессор, каким он однажды станет, и хотел было продолжить:
– А еще не бывает, чтобы…
Но Эллен меня спасла.
– Знаешь что, – перебила она его, – у тебя тоже не сходится одно с другим!
Вальтер обиделся. Такого еще никто не смел ему сказать. От волнения он даже забыл дожевать вафлю, и она торчала у него изо рта как маленький трамплин.
– Не в голове, – успокоила его Эллен. – В голове у тебя все блестяще. Даже слишком. А нелады с твоей фантазией.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – чопорно сказал Вальтер.
– Она имеет в виду, – вмешалась Лизель, – что в детстве ты не привязывал веревку к деревяшке и не воображал, что это твой пудель.
– Да зачем мне пудель? – сказал Вальтер.
– Вот видишь, – продолжала Эллен. – И зачем тебе книжка, если на карте не обозначено, где происходит дело. Мне, например, все равно, находится ли город Цетеро на Земле или на Луне. И почему страна не может называться «Террания»? И почему не быть где-нибудь на Земле маленькому острову, где есть и пальмы, и пушные звери, и змеи, и козы? И твой учитель физики делает такую же ошибку. Он прикидывает: в тысяче упавших самолетов сгорела тысяча радиопередатчиков. А что было с тысяча первым? – Вальтер ворчал, не соглашаясь. – И не важно, – продолжала Эллен, – была ли такая история на самом деле. Важно, что она могла быть… что она… ведь не обязательно… – она вдруг запуталась и умолкла.
Лизель кивнула. Ганс, кажется, тоже понял. Вальтер, наконец, прожевал вафлю, он уже не выглядел смешным, и задумался.
– Ты подаришь мне книгу, когда ее напечатают? – спросил он наконец.
И я обещала подарить.
– Пронесло. Опять нам повезло, – говорят матери, когда сирены подают сигнал, что самолеты улетели и опасность миновала. И тогда они собирают детей, снова ведут их наверх, в квартиры, и укладывают в кровати. – А теперь быстро спать, уже скоро утро!
Легко сказать «быстро спать»! Половину ночи дети просидели в бомбоубежище. На коленях матерей, на жестких скамьях, даже на земляном полу. В свитерах и пальто промерзаешь, поверх пижам, в домашних тапках. Но в подвале холодно, все равно весь и когда к утру поднимаешься в квартиру, прижимаешь ладони к чашке с горячим чаем и чувствуешь, как приятно вливается внутрь горячий глоток. А потом лежишь в постели, укрывшись, с грелками под каждым боком, чтобы поспать хоть три часа до начала уроков, и ворочаешься во сне, сбивая в кучу одеяло и подушку, потому что тебе снится война и бомбежка. Иногда даже кричишь, и мать тебя будит, чтобы успокоить. А едва разоспишься, как уже звенит будильник: семь часов, пора вставать, не то опоздаешь в школу.