Вагон ритмично раскачивался, под стук колес за окном проносились сельские пейзажи, окрашенные заходящим солнцем. Но закрывшийся воротником пассажир не обращал внимания на эту красоту. Его мысли также мчались стремительным потоком, словно пытались оторваться от прошлого, вытеснить из памяти картину тех событий, что произошли незадолго до отъезда. Дело в том, что его приготовления к бегству не остались незамеченными, и, разгадав нехитрый план, кураторы попытались сработать на упреждение. Двое из них в сопровождении личной охраны нагрянули к нему в квартиру. Но «хозяева жизни» недооценили своего подопечного, дотоле проповедовавшего пацифизм, не представляя себе, что, будучи загнанным в угол, тот может стать отнюдь не таким безобидным, как прежде. Результат этой попытки остановить вышедшую из-под контроля марионетку оказался для них весьма болезненным…
И теперь, сидя в мчащемся вагоне, неприкаянный человек вновь и вновь вспоминал случившееся и не мог до конца поверить, что все это проходило с ним и его руки вчера обагрила кровь.
Фотоателье на первом этаже старинного купеческого дома работало уже несколько лет. Его хозяин, Георгий Лозницкий, был одним из множества новоявленных фотографов, открывших студии в столице. Большую часть времени он проводил в бывшей художественной мастерской, переоборудованной под фотостудию и лабораторию. За драпированной стеной, напротив которой на массивном штативе была установленная выписанная из-за рубежа громоздкая фотокамера, находилось темное помещение, где в красном свете газового фонаря он проявлял и тиражировал снимки. Его рабочий стол находился под наглухо затемненными окнами, время от времени он открывал их – для копирования фотографий требовалось солнечное освещение, и тогда лаборатория заливалась ярким светом, вырисовывающим сложившийся в ней творческий беспорядок.
Однажды, засидевшись в студии допоздна, он долго искал баночку с галловой кислотой, перебирая содержимое ящиков стола, в которых собралось немало склянок и коробочек. Среди всего этого богатства он нашел завернутую в плотную бумагу стеклянную фотопластинку. На упаковке различалась подпись, сделанная его рукой: судя по ней, эта пластинка была приготовлена полгода назад. Но никак не удавалось вспомнить, экспонировал ли он ее и что могло быть на ней запечатлено? Быть может, это и вовсе пустая, неиспользованная пластинка? Но применять ее повторно он не рискнул, чтобы в кадре не произошло проявления посторонних образов, которые сбивали с толку многих неопытных фотографов, поэтому оставалось только одно – проявить эмульсию и посмотреть, о чем же он запамятовал.