Но если мир всегда является миром воображения – Vorstellung – ментального представления, – Юм понимает, что мы должны признать два порядка или класса такого представления. Мы должны различать, замечает он48, в воображении постоянные, непреодолимые и универсальные принципы (такие, как обычный переход от причин к следствиям и от следствий к причинам) и принципы изменчивые, слабые и нерегулярные. Первые лежат в основе всех наших мыслей и действий, то есть нормальных и общих законов ассоциации – таких, как связь причины и следствия, – которые убеждают нас в реальном существовании. Таким образом, по своим собственным законам в сфере Vorstellung, или психической идеи, вырастает постоянный, объективный мир для всех, противопоставленный временному, случайному восприятию отдельного человека и момента; он служит стандартом или единой общей мерой, которой следует измерять случайные возмущения. В пределах субъективного вообще возникает субъективное более высокого порядка, которое является истинно объективным. Такое же изменение фронта, как его можно назвать, Юм производит в морали.
Там разум может изменять и контролировать свои страсти в зависимости от того, насколько близко или далеко он чувствует их объекты; и хотя каждый из нас занимает свое особое положение, мы можем – так создается этическая основа – закрепиться на некоторых устойчивых и общих точках зрения и всегда в мыслях помещать себя в них, какова бы ни была наша нынешняя ситуация49: мы можем выбрать какую-то общую точку зрения, и с позиции постоянного принципа, пусть далекого, у нас есть шанс одержать победу над нашей страстью, пусть близкой.
Насколько далеко зашел Юм в развитии идеализма, последовательна ли его теория от конца до конца, здесь обсуждать не нужно. Но очевидно, что Юм не заблудился в трясине субъективного идеализма. Объективное и субъективное у него сродни: объективное – это субъективное, которое является всеобщим, постоянным и нормальным. Причинная связь имеет в первую очередь лишь субъективную необходимость, но через эту субъективную необходимость или ее непреодолимое убеждение она порождает объективный мир. Но судьба философов состояла и состоит в том, чтобы быть известными в философском мире по какой-нибудь заметной красной тряпке своей системы, которая первой бросилась в глаза быкоподобным вожакам человеческого стада. Так было, например, с Гоббсом и Спинозой; и большинство мыслителей, чьи имена встречаются на страницах Канта, страдают от этого урезания. Декарт, Локк, Лейбниц, Беркли, Юм – это не настоящие философы, которых можно обнаружить в их произведениях, а существа с исторической репутацией и популярным упрощением, которые выполняют за них их обязанности.