Глава этого нового семейства помнится как-то неотчетливо. Уходил и приходил затемно. Мерещится что-то сутулое с висящей головой, с шаркающими длинными ногами. Больше ничего. Его сынишка, когда они подселились, был еще мал и всегда соплив. С возрастом почти идеально повторил облик отца. Поскольку большую часть своего детства это дитя провело, стоя у крыльца нашего дома, имелась возможность проследить все стадии развития нового экземпляра человеческой породы. Общее мнение жильцов было категоричным и неутешительным – слабоумный.
Его матушка – Валентина Уманова – стала основным действующим лицом на нашей дворовой сцене. Повязав в любое время года шарфом вечно больные уши своего отпрыска, она отправлялась по квартирам. Дитя, держа в руках – по сезону – совочек или деревянную лопатку, уныло стояло, пока мать, наконец, не уводила его домой. За него можно было не беспокоиться: он ни разу не отошел от крыльца.
По словам Валентины, гигантской, как бы отлитой из чугуна бабы, с удивительно мелкой головкой, ее тело страдало от всех известных и еще не открытых болезней. Собственно, болезни и служили поводом для бесконечного, на полдня, сидения этой особы в чьей-нибудь квартире. «Старуха Домбровская» – ближайшая возможная собеседница – на дух ее не переносила и безо всяких околичностей не пускала на свою половину. Почти все женщины нашего дома во время войны работали. С неработавшей же мамой Валентине было о чем поговорить: у мамы было тяжелое нарушение обмена. И со словами: «А вот я слышала…», – Валентина намертво усаживалась в нашей кухне.
Шло время. Валентина все больше наливалась дурными соками и раздавалась вширь. Казалось, что она пожирала вокруг себя все живое, обнаруживая при этом в своем организме все новые и новые болезни. Ее супруг и сын, также все более поедаемые недугами, чахли и заметно сникали. Болезни сделались гордостью семьи. Славы же и сочувствия они Умановым не принесли.
После ареста Михаила Петровича начался трагический период жизни Раевских. Хочешь-не-хочешь, надо было жить, надо было растить мальчика, надо было ждать мужа. Наталию Сергеевну уверяли, что муж «на поселении», что было заведомой ложью – он погиб в тюрьме вскоре после ареста. Получившая в свое время высшее образование, но никогда не работавшая, Наталия Сергеевна пошла на завод. Двор теперь пересекала совсем другая женщина. В сером ватнике и таком же повязанном вокруг головы платке, согнутая, с опущенной головой, с ничего не видящими глазами, с трудом переставляя безобразно распухшие ноги, возвращалась она поздно вечером домой.