, а такой подход к жизни сулил как радости и победы, так и разочарования и ошибки.
Работоспособность его была удивительной. Он написал много солидных исторических трудов, вполне достойных, чтобы выставляться в соискатели докторской степени, но не до степени ему было. Ему важно было другое – говорить не с избранными, а со многими тысячами и делиться с ними, читателями, дорогими ему знаниями и мыслями3.
И хотя, как видно из планов Н. Я. Эйдельмана на 1984 год4, мысль о защите докторской диссертации «по совокупности научных работ» не была ему чужда, Эйдельман-писатель в конце концов победил Эйдельмана-историка.
Чтобы понять, какова была его популярность, приведем любопытный факт:
На юбилейном вечере Булата Окуджавы даже популярнейший Михаил Жванецкий все просил ведущего, чтобы его выпустили выступать перед Эйдельманом, а выйдя все же сразу после него, сказал: «После Эйдельмана выступать трудно. Ведь он сам гораздо более популярен, чем те люди, о которых он пишет»5.
Действительно, современники считали его выдающимся. Даже больше: друг писателя Владимир Рецептер вспоминал:
На одном из первых вечеров памяти Эйдельмана, в московском музее Пушкина, я назвал его гением. Здесь же меня поддержал Рассадин. Имелось в виду и то рабочее творческое содержание, какое вносил в это слово пушкинский Моцарт, и простое доказательство того, что гении могут участвовать и в нашей жизни. Мы этим словом почти не пользуемся, что в общем-то благоразумно. И время бездарно, и слово исторически искажено. Кого смели так назвать в вечном присутствии «гения всех времен и народов»? Может быть, лучше было бы сказать об органическом «моцартианстве» Натана?.. Нет, гений и гений! У Моцарта, то бишь у Пушкина, слово имело щедрый, демократический смысл. «Как ты да я»6.
Но когда в жизни Н. Я. Эйдельмана возник И. С. Зильберштейн, который под видом критики повести «Большой Жанно» бесчестил автора, то Натан Яковлевич не скрежетал зубами: на обиды у него, судя по отзывам друзей и современников, попросту недоставало времени и сил (тоже вполне моцартовская черта). Впрочем, за него И. С. Зильберштейну ответили читатели; исследователь творчества Лермонтова Ц. Г. Миллер написала тогда:
Ваше имя основателя «Литературного наследства» почти легендарно. Ваши искусствоведческие и литературоведческие труды сохранятся надолго. Зачем же Вы мараете это имя? Ведь эту статью печатные страницы тоже сохранят. По-моему, очень страшно жить с сознанием, что оказался среди участников травли. И что привело Вас к этому? Почему-то кажется, что Вы читали книгу с предвзятостью. Может быть, дело в том, что критикуемый Вами автор использовал Ваши труды, и Вам не понравилось, как он это сделал? Но что получилось? Эйдельмана как автора «Большого Жанно» знают 300 тысяч, Вас как искусствоведа и литературоведа знают специалисты, но Вас как автора этой черной статьи узнают миллионы читателей «Литературной газеты», и очень многие поймут что к чему