Шагал взял со стола маленькую зеленую бутылочку «Перье», открутил пробку и отпил несколько глотков. Повздыхав, поставил на место. Вдруг, как бы сообразив что-то, резко повернулся к мольберту и громко воскликнул:
– Ты права, маленькая шельма! Ах, молодец, Тьютька. Спасибо за подсказку!
Он стремительно схватил сероватую тряпицу и стер непонравившуюся деталь на полотне. Бросив тряпку в сторону, сжал губы и стал выдавливать свежую краску. Мурлыча что-то под нос, размазал краску в уголке палитры, добавил другой, перемешал и только хотел вновь приступить к работе, как дверь мастерской распахнулась и вошла Валентина Георгиевна Бродская.
Это была невысокая привлекательная женщина. Скажу по секрету, на момент повествования ей было около семидесяти лет, но выглядела она очень моложаво. Миловидное открытое лицо с высоким лбом, на котором протянулись едва заметные дорожки морщин, было слегка встревожено. Главным украшением ее лица являлись всегда внимательно смотревшие на собеседника большие глаза цвета горького шоколада. Темные волнистые волосы, едва тронутые сединой, зачесаны назад и собраны на затылке в пучок. На ней было серое льняное платье без рукавов. Плечи покрывал голубой шелковый китайский платок с длинными кистями. Валентина спокойно произнесла:
– Марк, пора отложить работу… Надо, милый, надо. У нас сегодня много дел.
Сосредоточенно думая о своем, он не ответил, продолжая смешивать краску. Бродская сказала погромче:
– Ты меня слышишь? Ма-арк, заканчивай. Время давно вышло.
Художник поискал глазами будильник, который должен был стоять на столе, не найдя, ворчливо ответил:
– Откуда мне знать, вышло время или нет, – затем посмотрел на картину с часами и добавил: – На моих часах…
Он не договорил, видимо, другая мысль увела за собой. Валентина поймала его взгляд и миролюбиво молвила:
– Время летит, как птица, а посему твои часы в бесконечном полете. Этим они настраивают меня на довольно философский лад. Да, дорогой, случается, я тоже философствую. Не смотри на меня так, – она глубокомысленно вздохнула, помолчала и уже более требовательно воскликнула: – И тем не менее время истекло. Тебе давно пора обедать. Ты не забыл, у нас сегодня журналисты?
– Помню, – ответил художник и, прицелившись, снайперски дотронулся до холста одной из кистей, потом еще раз. Произошло чудо. Шагал оставил на лице человечка пару маленьких пятнышек, но именно это сделало его зрячим.