В дом я шагнула с таким чувством, будто теперь в моей жизни начинается период самых страшных катастроф.
Вытащив наушники, слепила довольное, но немного уставшее лицо. Стала разуваться. Мама выпорхнула из кухни, прижимая полотенце к груди, вся в ожидании на лице; брат оставил компьютер и вышел ко мне в коридор, почесывая голову; только отца не было, да он, верно, дремлет под бубнящий об инопланетянах голос по РЕН-ТВ, как и каждый вечер.
– Привет, – улыбнулась мама устало. – Ну что, какие новости, не зря хоть съездила?
– Привет, – мы поцеловались, затем я обняла брата. – Все хорошо, ничего особенного не сказали. Так, чепуху молола, о том, что она полжизни отдала работе и воспитанию таких, как мы, бездарей.
– Ото ж! Зря только ездила! – мать возмущенно всплеснула полотенцем. – Есть небось хочешь, голодная, да? Пошли, я там плов приготовила.
– О! – мелкий оживился. – Я тоже сейчас приду. Только один бой еще сыграю, – и скрылся в доме.
– А где отец? – спросила я, проходя ну кухню и принюхиваясь.
– А где ему быть? Телевизор смотрит. Ну, как смотрит…
– Спит, – добавила я вместо мамы, и мы улыбнулись. – Дрыхнет под свою любимую «Военную тайну».
– Ну да. Ох уж этот папа! – говорила она, накладывая мне тарелку. – У тебя там точно все нормально? – ну вот, говорила же – чует!
– Ну да, – как можно безразличнее ответила я, глядя ей в глаза. – А что могло плохого случиться?
– Не знаю. Ты ведь никогда нам ничего не рассказываешь. Вдруг у тебя какие-то проблемы, там, по учебе, а ты все молчишь.
– Ну, молчу, и что с того? – задумчиво спросила я, принимаясь за плов.
– А, так все-таки что-то случилось?
– Мама, ну не начинай. Это я в общем говорю. А сегодня – все хорошо.
– Сегодня? А вчера? А завтра?
Я пожалела, что произнесла вслух то, что разбередило в маме следователя. Иногда я жалею о том, что умею говорить – лучше бы я была немая, с такой мамой.
– О, господи. Началось.
– Нет, ну а что мне думать?
– А зачем тебе над чем-то думать?
– А, то есть я, по-твоему, идиотка?
– Мам!
Но она уже яростно свернула полотенце и вставала со стула, с тем выражением на лице, которого домашние боятся больше всего: вот так всегда, и сам не заметишь, что обидел ее чем-то. И ведь ее обида абсолютно серьезна, несмотря на абсурдность.
– Что? – холодно спросила она, принципиально глядя мимо меня.