Джованни Батиста Пиранези. Руины зала Золотого дома Нерона, называемого Храм мира. Открытка. Ок. 1910
ГМИИ им. А. С. Пушкина
Стремление Гинды-Неки покинуть родительский дом в шестнадцатилетнем возрасте было связано одновременно со страхом потерять жениха и быть насильно выданной замуж за другого. В это время на ее глазах разворачивалась аналогичная драма в жизни ее сестры Сони, которая вскоре сдалась на уговоры и стала женой нелюбимого человека. Гинда-Нека практически бежала в Санкт-Петербург в сопровождении друга, студента Технологического института Николая Колышкевича, который обещал приглядывать за ней и помогать во всем. Официально объявленной целью поездки стала сдача экстерном экзамена на аттестат гимназии. Свидетельство о получении гимназического образования позволило бы девушке искать работу учительницы, пытаться поступить на какую-то другую службу или продолжить учебу. В письмах своему жениху она твердо заявляла, что мечтает об их свадьбе, но предлагала не торопиться заводить детей, так как хотела учиться и работать. В Орле, не окончив гимназию, Гинда-Нека могла подрабатывать за прилавком винной лавки у знакомых, о чем упоминала в одном из писем. Разумеется, аттестат открыл бы ей более широкие возможности. В скором времени выяснилось, что в государственной гимназии еврейкам не разрешено держать экзамен, а в частной требовалось за месяц подать прошение, чтобы получить разрешение сдавать все предметы, кроме иностранных языков, которых Надя тогда не знала.
В этот свой первый приезд Надя упорно искала возможности осуществить задуманное, однако не меньше ее занимали различные стороны столичного быта. Ее письма к Петру полны ярких впечатлений, здесь «все ей ново», а поэтому случались незапланированные траты: приобретено, вероятно, первое художественное произведение в ее жизни – изображение некой «картины» Пиранези, про которую ей рассказывал жених. Чтобы поддержать здоровье, Надя пила молоко «на 10 копеек в день», ходила к врачам, что тоже стоило недешево. Но главное – Надя очень быстро погрузилась в интересовавшую и влекущую ее бурную жизнь радикально настроенной молодежи, о чем регулярно отчитывалась жениху. В письме от 20 января 1901 года она рассказывала:
«В Тех. инст. [Технологическом институте] сегодня выборы, каждый курс должен выбирать себе старосту, но студенты не хотят допустить выборов, ибо на обязанности старост лежат довольно некрасивые дела, как подсматривать нет ли чужого народа, т. е. студентов других курсов, на выборах и собраниях своего курса, т. е. шпионить, еще быть на посылках у начальства к студентам и наоборот, так как вышло положение такое, если студенту что понадобится к начальству, он должен обратиться к старшине, а последний уже идет к начальству. Ну вот потому то и галдеж. Студенты очевидно в повышенном настроении. Вышло предостережение, где говорится, что если студенты 1-го курса будут волноваться, то они исключаются из своего учебного заведения, и вновь могут поступить в августе, на правах вновь поступающих, студенты же остальных курсов будут оставлены на второй год. Как мне хочется, чтобы ты здесь отучился, ты прямо преобразился бы. Такой жизнью веет здесь, а там тухлятина».