Неужели она специально ее отключила?
Я опускаю трубку и перехожу дорогу, прежде чем успеваю про себя перечислить множество причин, по которым мне не следует этого делать.
Дверь открывает Мэрилин, цыкает, а затем кричит вверх по лестнице:
– Керри, Тимми пришел!
Ничего не происходит.
– Ты мог бы с таким же успехом подняться наверх, – хихикает она. – Но не делай ничего такого, чего не сделала бы я.
Забавно. Родители Керри никогда не мешали мне подниматься к ней в комнату. Все выглядит так, словно я единственный человек, который не замечает, что между нами никогда не было ничего романтического.
Я медлю у ее двери с нарисованной от руки табличкой: «Кабинет Керри». В тот день, когда ей подтвердили место в Манчестере, мы добавили красным маркером слово «доктора».
– Керри, можно мне войти? У меня есть выпивка.
– Подожди секунду.
Она открывает дверь, ее глаза полузакрыты, словно она спала. Она указывает на бутылку.
– Моя мама купила это для вас, не так ли?
– Да… перед экзаменом по вождению.
Я жду, что она спросит меня, что случилось, но вместо этого она берет бутылку и наливает большой глоток в чашку на прикроватном столике. Обычно, когда она занимается, повсюду разбросаны карточки с подсказками, однако сегодня вечером там нет ничего, кроме романа.
Я беру книгу.
– «Собор Парижской Богоматери». Это интересно?
– Это печально. Есть один бедный парень, замечательный, но ущербный, и поэтому он не может заполучить девушку.
Я очень даже в состоянии это понять. Должно ли это быть намеком для меня, способом смягчить удар от того, что произошло? Я не могу сообразить.
Ее стереосистема играет какую-то ужасную панихиду в исполнении Westlife[29].
– Мы вроде должны слушать музыку в стиле барокко для концентрации, – говорю я.
Она плюхается на кровать и начинает смеяться. Какое-то мгновение я смеюсь вместе с ней, прежде чем понимаю, что это скорее истерика, чем веселье.
– Я скучала по тебе, Тим. Ты… Почему-то предсказуемость человека недооценивается. Я говорю это в самом лучшем смысле, – она садится. – Твое здоровье! Счастливого вождения!
У меня нет стакана, но я поднимаю бутылку.
– Ну да.
Кажется, сейчас неподходящее время рассказывать правду. В этом нет ничего особенного. В следующий раз я сдам, и никому никогда не нужно будет знать об этой маленькой невинной лжи.