– Губят себя за свои же деньги… Тут не знаешь, как день продержаться… Не сдохнуть с голоду… Не говоря уж о том, чтобы здоровье сохранить… А эти… Не знают, как поскорее с жизнью расстаться! – приговаривал старший фельдшер, промывая антисептиком номинально одноразовую иглу.
Сол смотрел на дисплей аппарата жизнеобеспечения, ожидая сигнала о полном восстановлении функций организма, и ловил себя на мысли о том, что не может больше выносить взгляд вновь возвращённой к жизни. Она брыкалась под эластичными ремнями в муках второго рождения. Пытаясь хоть как-то оправдать своё бесполезное присутствие, Сол поймал её трясущуюся руку.
– Ну всё, тише… Всё проходит… Всё…
Через час они уже выпустили её обратно в Город, чётко выполнив предписание Горздрава: «Оказывать помощь любому в ней нуждающемуся даже при отсутствии регистрационных данных, проводить реанимационные и прочие медицинские процедуры до тех пор, пока пациент не сможет уйти своими ногами».
Девушка стояла у проёма машины, опустившейся на аэроперрон, переминаясь с ноги на ногу и часто-часто моргая. Она не решалась смотреть на своих спасителей – искоса бросала затравленный взгляд то на Сола, то на старшего фельдшера. Худыми до голубизны пальцами она теребила складки заношенных виниловых брюк – образца экстремальной щедрости Бюро социальных дотаций.
«И откуда же ты, несчастная? Брошенная, одинокая, как и я… – думал Сол, опустив за собой заслонку входного люка, наблюдая сквозь плексиглас, как девушка, шатаясь, бредёт обратно во тьму. – Никогда тебя больше не встречу. Таких не хватает надолго. Может, оно и к лучшему…»
Мотнув головой, прогоняя ненужные мысли, Сол сел на своё место, пристегнувшись. Машина взмыла над аэроперроном и помчалась на новый вылет. К сожалению (или к счастью), он оказался для Сола последним.
После успешной реанимации бомжа и репликации его конечностей, оторванных при выпадении из силового поля аэротрубы (как такое вообще возможно?), команду отозвали. На станции провели проверку, и, разумеется, на место Сола нашёлся профильный специалист. Парню ничего не осталось, кроме как расписаться в бумагах ревизора.
Но был в том и приятный момент. Как сотруднику, неверно направленному на работы, Солу заплатили за два фактических трудочаса по реальной фельдшерской ставке, да ещё и выдали премию за «эмоциональную сложность» (вряд ли такое случилось бы без прямого контроля свыше). На эти деньги он и жил весь последний месяц, регулярно наведываясь в районный распределитель «Общетруда» в надежде на новую подработку. Но пока ему не везло, и он старался не тратиться, экономя то на втором, а то и третьем приёме пищи за день.