Я вышел из дома и пошел по направлению к городскому рынку, проходя идеальные двухэтажные каменные дома, построенные как в американских фильмах, статные многоэтажки и свою школу с прилично ухоженным двором. Солнце слепило. Дул легкий, но горячий ветер, не дающий никакой свежести. Я шел дальше и дальше в направлении одной из крупных улиц города и подходя к перекрестку меня остановила странная картина: прямо на углу этой улицы, к фонарному столбу капроновой веревкой, завязанной на ошейнике, была привязана собака. Она сидела под самым пеклом грустно свесив длинный шершавый язык, дыша пастью тяжело и прерывисто. В глазах собаки застыла растерянность, при этом было видно, что она далеко не глупа. У нее была восхитительная золотистая шерсть. На ушах и лапах она свисала множественными завитками и кудряшками.
Остановившись в нескольких метрах от животного, я стал пристально наблюдать за ним. Невольно у меня возник вопрос о том, кто же мог оставить такую красивую, наверняка дорогую собаку совсем одну на улице, привязав ее при этом на самом пекле?
Уставившись на нее, в голове я мучительно перебирал все породы, которые только знал и видел, и наконец понял, что передо мной самый настоящий английский кокер-спаниель. Я понял это по длинным ушам с пышной кучерявой шерстью и золотистой окраске. Прежде я много читал о породах собак и даже хотел себе завести какого-нибудь огромного мохнатого друга, но родители не позволяли, по тем или иным понятным для моего социального класса причинам. Я понимал и принимал их небезосновательные отказы и старался просто молчать, не вызывая чрезмерных волнений окружающих в мою сторону. Я не любил лишний раз заряжать ионы в воздухе и концентрировать на себе внимание. Если что-то шло вразрез с моим мнением и интересами, мне проще было отступить. Так было во всем, как бы больно и обидно не было, как бы не свербело. Другим причинить боль я не мог, потому что чувствовал, что всем я чем-то обязан. Все детство я был паинькой, аккуратистом, тихоней, а по сути – домашним терпилой.
Простоял я на углу минут десять-пятнадцать, глупо уставившись на бедное животное в ожидании, что вскоре за ним придут. В каждом прохожем пуще собаки хотел увидеть ее хозяина, но все прохожие, кажется, вообще не обращали на нее внимание. Тем временем спаниель стал смотреть на меня и словно приветливо улыбаться, щуря глаза от солнца.