Падаю на задницу, пачкая форму в блевотине.
Больной тяжело и надрывно стонет, что-то неразборчиво бормоча.
С улицы доносится длинный вопль – очнулся бивший меня по лицу урод. Что-то обещает, чем-то угрожает – и затыкается одновременно со звуком тупого удара и коротким «Хлебало завали!».
– Кто тут врач? – в комнату входят трое. – Ты, чтоль? Чего лежишь-то?
Молчу, глотаю ртом воздух, смотрю на них. Хочу ответить, но не могу.
Один быстро ориентируется – садится на корточки, сжимает мои щеки мозолистыми, пахнущими мазутом и крепким табаком, руками:
– Ты жива, сестренка? Слышишь меня, не? Никто не обидит, слово даю! Ты как?
* * *
– Поговорим? – спросила Нина.
Я не ответила, снова и снова затягиваясь осточертевшим уже табачным дымом, режущим глаза.
Подстанция молчит. «Курилка» пуста – те, кто вернулись с вызовов, пользуются ночным временем по его прямому предназначению, злостно нарушая пункт ДИФО, тот самый, который гласит «работа без права сна».
– Офель. Ты со мной уже год не разговариваешь. Не звонишь, на звонки не отвечаешь. Дверь не открываешь, когда прихожу. Тебе не кажется, что это перебор? Мы взрослые люди, давай уже объяснимся, а?
Я не хочу объясняться. Я просто сижу на лавочке, смолю уже третью подряд сигарету, и надеюсь, что Нинка Халимова просто исчезнет в темноте, быстро и внезапно – точно так же, как внезапно она из нее материализовалась пятнадцать минут назад.
– Чем я тебя обидела? Что плохого сделала? Хочешь извинений – я извинюсь, хочешь ударить меня – ударь, хочешь обругать – ругай! Только скажи, за что!
Не отвечаю. Смотрю в сторону. Наша пятая подстанция, приютившаяся в приземистом, укрытом четырехскатной крышей, здании, дремлет, укрытая легким снежным пушком.
– Отвали, Нина.
– Нет!
Пожимаю плечами, отшвыриваю окурок.
– Тогда я отвалю.
Горячая рука, странно горячая – в таком-то холоде, впивается мне в предплечье.
– Офель, я тебя прошу…
Поворачиваюсь.
– Просишь? Просишь?! Ты хотела врачом стать, да? Стала? Довольна? Ты свою задницу в отделении греешь – я на линии ее морожу! Ты больных смотришь, тапочек не снимая – а я, твою мать, от них по рылу получаю!!
Нина стоит, молчит, смотрит. Не моргает.
– Врачом хотела стать? – яд льется из меня литрами, словно где-то глубоко в душе прорвало давно зревший фурункул. – Эго свое потешить, своему этому козленышу Рустаму доказать, что ты не сраный фельдшеришко, а царь и бог терапии, да? Чтобы приполз и в ноги кинулся? Доказала, молодец. И меня следом потащила, потому как одной страшно – тоже молодец! Только тебе – отделение терапии, а мне – бригада, твою мать, «Скорой помощи», с которой ты меня и сдернула!!