За время, минувшее с отъезда их единственного сына, он так и не смог свыкнуться с мыслью о том, что никогда его больше не увидит. Резкость, присущая его жестам и высказываниям, уступила место грустному спокойствию и меланхоличности. Долгие раздумья над последними событиями привели его к мысли о том, что вся его взрослая жизнь была цепью каких-то странных и нелепых ошибок. Но более всего он сожалел лишь об одном – о том, что время, увы, невозможно повернуть вспять. Ах, если бы это было возможно! Он ни за что бы не покинул свой дом, не подвел бы своих близких, тем паче что угроза, показавшаяся ему когда-то катастрофой вселенского масштаба, оказалась пустым пшиком. А если бы он все-таки оказался здесь, то точно бы не стал скрывать от сына правду о семье и проводил бы с ним как можно больше времени. Он бы столько мог рассказать Хью о своем мире, помочь ему разобраться во всем, что там происходит. Но, увы, изменить прошлое он был не в силах.
Вспоминая рассказ Берта, он испытывал сожаление и жгучее желание хоть что-то исправить. К этим давящим чувствам примешивалось постоянное ощущение неясной тревоги. Как он ни старался, он не мог справиться с предчувствием, что его сын находится в опасности. Конечно, все было бы значительно проще, если бы он получил весточку о том, что Хью благополучно добрался до дома и теперь находится под защитой могучих стен Норгстона. Но, к несчастью, он даже не подумал попросить о подобной услуге своих друзей, которые, в отличие от него самого, не были ограничены в своих передвижениях из одного мира в другой. Оставалось уповать на то, что кто-нибудь из них однажды все же решит навестить старого товарища.
Он взглянул на свою жену и в сотый раз молча поблагодарил высшие силы за то, что Талия в силу природной жизнерадостности продолжала по-прежнему находить удовольствие в каждом пролетающем мгновении, хотя порой она внезапно становилась очень грустной и полностью уходила в себя, не желая ни с кем разговаривать. К счастью, это с ней случалось нечасто. Кроме того, мужчина был очень благодарен своей жене за преданность и то внутреннее тепло, которым она одаряла его. Лишь она одна не давала ему впасть в отчаяние, лишь только ее ласковый голос был способен разогнать тьму его тяжелых мыслей.
Роберт подошел к старой леди и, предложив ей свою руку, проводил до дивана, где она с комфортом расположилась.