Имга, словно чувствуя скорую разлуку и, несмотря на появившиеся первые признаки беременности – заметно налившиеся груди и чуть округлившийся живот – была, как никогда, неистова в своей ненасытности. Её чёрные, как смоль волосы, разметавшиеся по всей постели колыхались тяжёлыми волнами, когда она с глухим стоном то припадала к нему жаркими грудями, то с шорохом отлетали за спину, когда она в полуобморочном экстазе откидывалась назад…
– Я люблю тебя, землянин! Я люблю каждую твою клеточку, каждую веснушку на твоей коже, каждую твою печаль и радость. Твоя песня жизни слилась с моей музыкой любви, – едва слышно шептала она, целуя и прижимаясь к нему.
Наверно, в этот момент Ким не лгал ни себе, ни ей, отвечая на ласки.
– Я тоже люблю тебя, моя девочка. Настанет день, и ты увидишь свет настоящего жаркого солнца в мире, где ночь такая же тёмная, искрящаяся звёздами, как темны твои волосы, а день такой светлый и жаркий, что его тепло греет душу даже в холодные зимние дни…
Имга, тесно прижавшись к нему, блаженно улыбалась и через сон чувствовала тепло Его Солнца. Слушая сонное дыхание девушки, Ким с содроганьем подумал о том, что ещё десять дней назад все они: и он, и Имга, и её родители были буквально на волосок от гибели. Этот чёртов ошейник довольно жёстко напомнил ему о том, что в империи распоряжения таких всемогущих вельмож, как Эользул Бун, должны выполняться чётко и неукоснительно. Он в предполётной эйфории совершенно забыл о дате ви-зита в канцелярию командора. В тот день он только что проводил очередную женщину за дверь и передал её в руки Калинзы. И тут браслет, тонко пискнув, начал медленно сжиматься, перехватывая ему дыхание. Чувствуя, что ещё немного, и он будет задушен, Ким в два прыжка оказался в каморке Озза и быстро подключил ненавистный ошейник к разъёму пульта слежения. На дисплее тотчас же вспыхнула надпись: