Алик за утро успел уйти, вернуться и снова испариться в непонятном направлении. Да, видно, не с пустыми руками приходил, потому что Амена, мать Алика, тихо напевая себе под нос какую-то песенку, вовсю возилась у печи. От моей помощи хозяйка отказалась. Мол, с готовкой она прекрасно справится сама, а за водой или дровами меня не пошлешь. Увидят соседи, потом до зимы разговоров будет.
Настаивать я не стала и теперь наслаждалась неожиданно выпавшими мгновениями покоя. Хоро-шо-о… Но долго так продолжаться не может. Слишком близко к родной соре, опасно. А значит, придется уходить.
Первой мыслью было удрать без всяких объяснений. К чему они? Только лишние расспросы вызовут. Чудо еще, что до сих пор на меня с требованием объясниться не накинулись. Вот наладится жизнь, тогда и свяжусь с Аликом и обязательно расскажу обо всем. Хороший он, хоть и с ворьем связался.
Совесть с таким раскладом была полностью согласна, так что я оставила на лавке горстку монет и, пользуясь отлучкой Амены, шагнула к порогу. Опять в бега… Так и в привычку войдет!
Рука уже потянулась к дверной ручке да так и замерла. Я напряглась, прислушалась. Со двора доносились голоса, причем разговор велся явно на повышенных тонах. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
– Нечего тебе в доме делать! – Голос матери Алика звучал непривычно резко. – Говори, пошто явился, и уматывай.
Собеседник ее оставался спокоен. Видно, привык к подобному обращению.
– Для начала напомнить, что сроку десять лун осталось. Не заплатишь, дома лишишься, – произнесено это было с явным удовольствием.
Сборщик податей! Душу склизкой волной наполнило отвращение.
– Напомнил? А теперь убирайся, откуда пришел.
– Это еще не все…
Не в силах удержаться, я чуть приоткрыла дверь и теперь имела скудную возможность наблюдать за происходящим.
– Ты тут девку, часом, не видела? Рыжая, приметная, колдовать может… – Усатый, холеного вида мужик облокотился на и без того покосившийся забор.
Тело сотней ледяных игл пронзил страх. Меня трясло.
Как он там сказал? Колдовать умею? Ну-ну. Если б в самом деле что-то могла, на месте бы испепелила. Знаю я такую породу. На этих индюков напыщенных прихожане почти каждый день жаловаться ходили, только Радетелю дела до их бед было мало. Помнится, в подобных случаях Грин что-то о терпении вещать начинал. Зато когда из столичной соры за частью пожертвований приезжали, еще дня три стенал, будто последние порты с него сняли.