Эмми макает печенье в мёд и снова кусает.
– Как вкусно, мистер Дентон, и как несправедливо…
– Да? Почему это? – спрашивает папа.
– Везёт же Мэллори – на завтрак свеженькое печенье. А мне досталась мясная начинка для тако.
Она морщит нос.
– Она мне ещё вчера в горло не лезла!
Папа смеётся во весь голос.
– Ну, я рад, что вам понравилось! Надеюсь, посетители тоже будут довольны!
– Не сомневайся, – киваю я.
Может, я не в восторге от нашего ресторана, но мне нравится, как им гордится папа. И мама тоже. Во взрослой жизни нет ничего хорошего, но раз она всё равно наступит, чем бы я ни занималась, надеюсь, у меня всё сложится, как у родителей. Я буду счастлива, занимаясь любимым делом. И хочется верить, это дело будет связано с художественной фотографией.
– Ладно, мама уже в ресторане, а я пойду на Гонт-стрит помогать Джанет. Надеюсь, вы доберётесь до места встречи самостоятельно?
Я фыркаю. В Чикаго всё было непросто. Если нужно было куда-то отправиться, родителям приходилось меня отвозить. Город-то огромный. Здесь совсем другое дело. Улиц не так много, пробок не бывает. Если мы с Эмми не потеряемся на кладбище, срезая дорогу, то обязательно успеем к началу парада.
– Да, доберёмся. Спасибо!
Я обнимаю папу и, завернув печенье в салфетку, беру с собой, хоть и не голодна. День длинный, вряд ли у нас будет возможность перекусить.
– Доешь по дороге?
Эмми бормочет приглушённое «да». Она вытирает губы салфеткой, но я успеваю разглядеть крошки на подбородке. Бороду из крошек. Я смеюсь, потому что в Истпорте есть ещё одна легенда – проклятие Бородача-грязнули.
По пути к месту встречи мы с Эмми проходим через два настоящих кладбища и несколько искусственных. Несмотря на зябкий воздух, утреннее солнце пригревает, и настроение поднимается с каждым шагом. Папа всегда говорит: утро вечера мудренее. Я до сих пор этого толком не понимала. Но утро на самом деле чудесное. Ужасы вчерашней ночи рассеялись… испарились. Как вода с пола. Я снова прихожу в себя.
Слава богу.
– Так. Больше за вчерашний вечер ничего не приключилось?
После этого вопроса утро уже не кажется безмятежным. Мне не хочется разбивать его вдребезги, и я вру:
– Нет. Ничего.
Мне стыдно. Зачем я вру Эмми? Я уже соврала родителям! Но мне сейчас так спокойно. Как никогда. О вчерашнем лучше не заговаривать, иначе всё начнётся по новой.