Есть люди, которые при виде посторонних выстраивают на лице защитную мимическую фигуру (щит с фамильным гербом) – своё защитное кредо. У Фрола эта мимическая фигура была жёсткая, колючая, энергичная. В ней читалась мощная недоверчивость, подобная активной защите, усиливающей танковую броню.
Мы с Фролом были ближайшими соседями по дачам и полными антиподами: я богател друзьями, а Фрол – деньгами. У Фрола было две главных мудрости: «Не имей сто друзей, а имей сто рублей» и «Хочешь нажить врага – дай другу деньги взаймы». Заметив во мне брезгливость к этим его «мудростям», Фрол начал меня чураться, и наши соседские отношения стали ограничиваться молчаливыми приветственными кивками, какими, по моим представлениям, обменивались противники перед дуэльной схваткой. Поэтому его внезапный визит ко мне на рассвете весьма меня удивил.
– Илья! У тебя выпить чего-нибудь найдётся?
– Заходи.
Я проводил его на кухню, достал из холодильника бутылку водки, банку маринованных огурцов, нарезал хлеба и сала.
Фрол трясущимися руками налил и выпил три рюмки кряду. Лицо его было бледным, губы нервно тряслись под перестук зубов, глаза смотрели, как два насмерть перепуганных зверька. Через каждые несколько минут Фрол опасливо озирался.
– Тебя кто-то преследует?
– Да, – чужим (загробным) голосом просипел Фрол и пустился в сбивчивые пояснения.
Я не ожидал от него такого потока слов, но Фрола прорвало. Всё, что он говорил, выплёскивалось за пределы того, чем он был до сих пор, поэтому он напоминал канатоходца над пропастью, а та пропасть была безумием. По словам Фрола, его вот уже трое суток преследует дух его давно умершего прадеда.
Если бы Фрол был запойным пьяницей, я бы принял его рассказ за бред, навеянный приступом белой горячки, но Фрол был трезвенником.
Если бы этот рассказ я услышал от старой девы с неустойчивой психикой и «повёрнутой» на всякой чертовщине, я бы воспринял это, как потерю ею ориентиров в метаниях между явью и страхами перед всякого рода ирреальностью, но Фрол был твердолобым материалистом. Он не верил в потусторонний мир, а всех, кто в это верил, называл «чёкнутыми». Всех, даже моего знаменитого друга Арсения, имеющего удивительный дар загоризонтного видения во временном измерении.