Семейную тягу к путешествиям Дарси намеревалась утолить с присущим ей шиком, однако удовлетворить свое стремление к роскоши прямо сейчас не могла, а посему подхватила поднос с очередным заказом и чуть не столкнулась в дверях с Бренной.
– Куда ты опять влезла? У тебя все лицо черное.
– А, сажа. – Бренна засопела и потерла нос тыльной стороной ладони. – Дымоход чистили с папой, грязная работенка, но я вроде как отмылась.
– Не вся. Посмотрись в зеркало.
Обойдя подругу за километр, Дарси выскочила из кухни.
– Этой только дай волю, вообще от зеркала не отойдет, – заметил Шон. – Есть хочешь? Ланч готов.
– Мы с папой поели бы жаркого. Пахнет вкусно. – Бренна нацелилась на черпак, однако Шон преградил ей дорогу.
– Я лучше сам. Ты и вправду не всю сажу смыла.
– Ладно. И чай. И еще… мне нужно с тобой поговорить, когда освободишься.
Он обернулся через плечо.
– Говори сейчас. Мы оба здесь.
– У тебя сейчас полно работы. Я заскочу после ланча, если ты не против.
Шон поставил на поднос тарелки и стаканы с чаем.
– Как хочешь, я на месте.
– Да, конечно. – Бренна взяла поднос и понесла в дальнюю кабинку, где ждал отец.
– А вот и я, пап. Обед с пылу с жару.
– Пахнет просто божественно, – заметил Мик О’Тул, невысокий и щуплый, как бентамский петушок, с густой копной пшеничных кудрей и живыми сине-зелеными глазами, переменчивыми, как море.
Смех Мика напоминал ослиный рев, руки могли принадлежать знаменитому хирургу, и он всегда испытывал слабость к романтическим историям.
Бренна любила отца больше жизни.
– Как славно отдохнуть в тепле и уюте, правда, Мэри Бренна?
– Ага. – Бренна зачерпнула жаркое и осторожно подула, хотя такой вкуснотищей не жалко было и язык обжечь.
– А теперь, когда мы наконец можем порадовать свои желудки, расскажи, что тебя тревожит?
«Он все видит», – подумала Бренна.
Временами это успокаивало, а порой раздражало.
– Ничего особенного, пап. Помнишь, ты рассказывал нам, что случилось с тобой в молодости, когда умерла твоя бабушка?
– Еще бы. Я в тот день чинил раковину в пабе у Галлахеров. Хозяйничал здесь папаша Эйдана – задолго до того, как они с женой уехали в Америку. А ты была лишь мечтой в моем сердце и улыбкой в глазах твоей матери. Я работал на кухне, той самой, где сейчас трудится юный Шон, эта раковина уже давно протекала, и меня наконец позвали с ней разобраться.