В кровь превратился наш рассвет.
Чужих раскрасил в белый цвет,
России нашей высший свет,
Затем все краски он смешал,
Гражданскую войну начал».
Учитель: «Что ты говоришь,
Неблагодарный наш малыш?
Ильич всего себя отдал,
Чтоб наш народ не голодал».
«Спасибо», – говорю я вслух,
А сам смотрю на этих двух,
Морил он голодом страну,
В Гражданскую втянул войну.
В войне брат брата убивал,
Ильич наш книги все писал,
Народ великий голодал,
Ильич Арманд облюбовал.
Учитель задаёт вопрос,
А сам всё смотрит на откос:
«Скажите, дети, мне быстрей,
Кто самый лучший друг детей?».
Все дружно хором отвечали,
Ногами по полу стучали:
«Ильич! Владимир! Ленин наш!»,
Я посмотрел, какой шабаш.
Я крикнул в класс, одной строкой:
«А совесть где, а где Святой,
Бог жизнь земную всем нам дал,
Ильич, в мозгах один развал».
Наш класс меня не услыхал,
И я тогда им всем сказал:
«Дороже вам ваш друг Ильич,
А мне родней Святой кулич.
Святая Пасха у дверей».
В ответ: «Не порть нам юбилей,
Мы Ленина младой приплод,
Нас пасху мавзолей зовёт».
Учитель вновь на злобу дня,
С ехидцей смотрит на меня:
«Святую Пасху вспомнил он»,
А я ему: «Хамелеон».
Я продолжал ему бубнить,
Хотел на совесть надавить:
«Пойдёшь ты в храм ночных свечей,
А здесь ты всё про юбилей».
Учитель вдруг наш покраснел,
Чуть мимо стула не присел,
Ильич с портрета от дверей:
«Иди, учитель, в мавзолей».
Затем смотрю я на портрет,
И думаю: в ночной момент,
Уж лучше б вор тебя украл,
Тогда б ты нас не доставал.
Сто лет исполнилось тебе,
Ты не даёшь родной стране,
Нести свой благоверный Крест,
Звезды Иисуса яркий свет.
Твой прах земля не принимает,
Душа твоя в аду пылает,
Опять учитель, взгляд косой,
А надо мной парит Святой.
«Зачем ты лезешь к юбиляру,
Нашёл бы ты другого в пару,
Ильич не стерпит, не простит,
Дамоклов меч уже висит».
«Дамоклов меч мне не преграда,
Смотреть на храм одна отрада,
И в свой столетний юбилей,
Ильич, как и тогда, злодей.
Ты все бубнишь про мавзолей,
Про кладбище своих вождей,
А мне милее воск свечей,
На Пасху всех наших церквей.
Да, он любил стравить народ,
А сам, как тряпка, в огород,
Сидит и смотрит за кустами,
Как разбираемся мы с вами.
Теперь Ильич наш покраснел,
Да, лучше б, чёрт, ты побелел,
Творил ты красный беспредел,
Со стороны на всё смотрел.
Ты лучше вспомни тот рассвет,
Когда потух царей всех свет,
Затем невинные тела,
Вы добивали до утра.