Азя. Приятно слышать, что в посольствах порядочные люди есть.
Катрин. Даже во французском! А ведь д'Аршиак был секундантом Жоржа и мог бы выступить в его защиту. Но он уже отправлен в Париж с каким-то неотложным делом. Ясно же – чтоб избежать суда над ним.
Азя. Зачем же лишних людей наказывать? Нам и от пролитой крови не отмыться.
Катрин. Это все интриги, и они – чужие люди. Но вы-то что против нас имеете? И дверь закрыли, и перессорили со всеми!
Азя. Дверь закрыл Александр, и не нам ее открывать.
Катрин. Но его уже нет! Вы и меня не хотите видеть? За что?
Азя. Бесполезный разговор, если ты до сих пор ничего не поняла. Только нервы друг другу портим.
Натали. Не беспокойся, Катрин: в Сибирь за твоим мужем я не поеду.
Катрин. Бесчувственная ты! Каменная баба!
Натали. И место мое на капище.
Катрин. За что тебя мужчины любят – не понимаю.
Азя. Катрин, ты все сказала и можешь идти.
Катрин. Она и в Полотняном у нас всех женихов отбивала, и здесь заманивала Жоржа на свидания.
Азя. Кто кого заманивал – у Идалии спроси и себя не забудь. Кто сообщал Дантесу о наших визитах? Ведь куда ни придешь – он уже там.
Катрин. Мне-то откуда знать?
Азя. Не делай большие глаза! Ты его хотела видеть, ты и сообщала Идалии адреса, а уж она – Жоржу. Сводницы вы обе, и Наталью не вини.
Натали. Зачем все это перетрясать?
Азя. Извини, Ташка. Но зло берет: на наших глазах произошла страшная трагедия, мы повинны в ней, но пытаемся оправдаться. А Катрин чуть ли не с блинами масленичными пожаловала.
Катрин. Если Натали так дорожила мужем, ей следовало уехать после дипломов, что Александр получил в ноябре.
Азя. Нам бы не довелось тогда быть на твоей свадьбе.
Катрин. Это бы я пережила… За что вы все так невзлюбили Жоржа?
Азя. Не надо обобщать. Вы обе симпатизировали ему. И чем черт не шутит… Натали свободна, так что…
Катрин. Нет уж, пусть и не мечтает!
Азя. А что их может остановить? Разве что Жоржа повесят, тогда, конечно…
Катрин. Типун тебе на язык! Ты вот защищаешь Пушкина, а все его осуждают. На отпевании никого не было. Даже шутку пустили, что француз Барант и испанец Герера были единственными русскими в церкви. Сидите тут и не знаете, что люди говорят.
Азя. Да никакая церковь не вместила бы всех желающих быть на отпевании! А то, что полгорода пришло сюда для прощания с Пушкиным – не любовь и скорбь, не осуждение виновников?