Кстати, характер народа проявляется в географических названиях. Русские, судя по ним, – очень деятельная, хотя порой и неудачливая, нация. Названия Пыталово, Зарубино, Выползово, Хлебаиха, Извоз, Волок, Голодранкино, Погорелово, кажется, говорят именно об этом. Однако существование сел Хохотуй и Веселая жизнь свидетельствует о том, что русский народ умеет относиться ко всем проблемам с юмором.
Все прелести отечественной жизни становятся еще более наглядными при сравнении, например, с немецкими названиями. Последние зачастую связаны с флорой (Шварцвальд, Розенхайм, Биркенфельд) или фауной местности (Хиршфельде, Нойшванштайн, Фалькенштайн, Вольфсбург, Швандорф), некоторые содержат эмоциональную характеристику того или иного города или местечка (Биттерфельд, Шёнфельд, Фройденберг, Вюншендорф). В целом – скучновато1. Веселья могут добавить американский город Идиотвилль, греческий Драма и турецкий Нигде.
Вообще про связь человека и местности можно рассуждать очень долго. Одна из тем: почему человек постоянно возвращается в одни и те же места? Ведь не ради же рек, гор и лесов? Скорее из-за мыслей и эмоций, которые он там когда-то испытал. То есть конкретная местность может вызывать у конкретного человека определенные мысли и чувства или дать направление им. Не случайно, например, существует понятие «намоленная церковь».
Также находится соответствие между внешним видом произведений искусства и местностью, откуда они происходят. Это САМОЕ ПРЯМОЕ соответствие. Приведу пример. В XVIII веке на Урале, в т. ч. в Екатеринбурге, делали медную и латунную посуду. Цвет изделий зависел от металла, а последний – от руды. В ней всегда разное количество компонентов (меди в чистом виде не встречается). То есть внешний облик произведений имел четкую зависимость от уральских недр. Подобных примеров можно привести огромное количество.
Теперь немного о характерном. Привычным обитателем екатеринбургской ведуты, разумеется, является рабочий. Это «уральский тип». Как правило, плечистый мужчина с сильными руками. Опишу вкратце его летнюю модификацию. Он спешит к 8 утра, доедая на ходу последний бутерброд и озабоченно глядя на часы. Наполняет собой троллейбусы, автобусы, трамваи, маршрутки, метро. В это время он – повсюду. На нем либо футболка, либо жакет с множеством карманов, джинсы, темная обувь и – непременно! – сумка через плечо. В ней рабочие носят обед, газету или журнал (чтоб не скучать в транспорте), множество разных мелочей, среди которых может затеряться, например, огромный гаечный ключ. Приблизительно с 8–9 часов в Екатеринбурге становится значительно тише – все работают. Небольшое оживление с 13 до 14 часов (обеденное время) и опять тишина. С 17 до 18 часов ворота заводов и фабрик начинают изрыгать толпы усталых людей. Не все активно заполняют общественный транспорт. Множество рабочих, собравшись в кучки по 4-5 человек, прячутся от радостей семейной жизни в парках и скверах. Пивные разговоры о футболе, хоккее, рыбалке и – разумеется! – о женщинах не смолкают часов до восьми вечера. При этом дискуссии ведутся явно не александрийском стихом, преобладают междометья и прилагательные. В начале девятого лица собеседников дружно приобретают виноватое выражение, и рабочие нехотя расходятся. Завтра повторится та же история. А выходные? Два счастливых дня будут отданы либо даче (строительство, рыбалка, мелиорация), либо телевизору (все что угодно).