– Ваше сиятельство, – целитель выглянул из-за ширмы, – не найдется ли у вас немного хорошего бренди? Такого, чтобы горело от малой искры?
– Вы хотите напоить леди? – сжал губы генерал. – Все так плохо?
– Все не очень хорошо, но леди держится. Бренди нужен для раны. Она загноилась.
Раздался звук шагов, стук крышки дорожного сундука, и вскоре в ладонь лекаря легла небольшая круглая бутылка.
– Великолепно! Благодарю, ваша светлость!
Эжени медленно втянула воздух, чтобы не закричать, когда жгучая жидкость коснулась раны.
– Простите, миледи, – повинился лекарь, – это единственный знакомый мне способ очистить такую рану. Мазь накладывать нельзя, порошки могут сделать хуже…
– Продолжайте, доктор, – с трудом сохраняя самообладание, ответила Эжени, – я все-таки слишком люблю жизнь…
С последними словами в глазах у нее потемнело, и она сползла в обморок, не чувствуя, что лекарь подхватил ее, ругаясь, а уже через миг расслабленное тело девушки подхватил генерал:
– Что с ней?
– Обморок от боли. Девушка слаба, а рана очень болезненна. Да еще бренди… Вы ведь помните, куда меня послали, когда я плеснул самогон на вашу рану?
Вейж помнил, и до сих пор от воспоминаний сводило скулы. Генерал уложил девушку на диван и позволил лекарю закончить его работу, старательно отворачиваясь. Только в памяти все равно остались бледное лицо с закрытыми неподвижными глазами, маленькая грудь с розовым соском и рана… неровная, вздувшаяся, искореженная натянутыми нитками шва.
Врачеватель закончил обработку раны, наложил повязку, придал платью приличный вид и, собирая в саквояж перевязочный материал, сказал:
– Ваше сиятельство, я понимаю, что это несколько неудобно, но… рану нужно поливать бренди каждые два часа. К вечеру леди станет лучше, либо… она не выживет.
– Почему не выживет?
– В рану попала грязь, а леди очень истощена. Организм отказывается бороться. Если к вечеру рана не подсохнет, заражение распространится по всему телу, и сделать ничего будет нельзя.
Генерал нахмурился и кивнул, давая понять, что все понял. На самом деле в его голове мелькнуло сразу несколько неприятных мыслей. Первая – ему придется самому обрабатывать рану. Жалеть Эжени нельзя, она отлично держится в кругу врагов, а вот служанка своим квохтанием может разбередить девчонке душу. Пусть лучше воспитанница леди Лайесс злится и цепляется за эту жизнь. Вторая мысль была гадкой, но… если девчонка умрет, не придется докладывать королю о ее существовании. Все Лайессы умерли, и точка. А что если разыграть смерть леди Эжени, а на деле спрятать ее ото всех?