Но теперь все молча смотрели на нее, ожидая продолжения. Выдержав необходимую паузу и глубоко вздохнув, Ирина сказала с сожалением:
– Вот только встретить такую любовь удается не всем. А про первое чувство рассказать может всякий. Наверное, мы просто не можем влюбиться в зрелом возрасте, поскольку наша голова предъявляет к избраннику непомерные требования. Вот так и остаемся с книжными любовными романами и воспоминаниями о первой любви.
– Не выдумывайте, девочки, – активно втирая крем, заметила Тамара Михайловна, очень приятная и ухоженная женщина без возраста. – Влюбиться можно и в старости, да хоть перед смертью. Вы что-то совсем забыли про пушкинские строки «любви все возрасты покорны». Вот мне сейчас шестьдесят три. И всего десять лет назад я влюбилась так сильно, что не могу сравнить это чувство ни с юношеским, ни с каким-либо другим. Наверное, любовь к каждому приходит в свое время, и от возраста это не зависит.
– Думаю, вы правы. Но я ничем таким пока похвастаться не могу, – продолжала Ирина. – А как действительно хочется сильных любовных переживаний. Только, похоже, что у меня они остались в юности. И я думаю, со мной многие будут солидарны. Но обо всем этом очень приятно вспоминать. Моя первая любовь была к моему учителю живописи – красивому молодому человеку. Я помню до сих пор свой трепет, когда он наклонялся к моему мольберту, чтобы исправить ошибки. Когда он брал своими тонкими пальцами из моих рук карандаш, слегка касаясь руки, моя душа улетала на небеса. Я не слышала слов, только смотрела на его длинные ресницы, на красиво очерченный рот. Я представляла, как он целует меня, как эти изящные пальцы гладят мое обнаженное тело. С этим трепетом души и тела ничего не может сравниться, что бы там ни говорили умудренные любовным опытом французы.
Ирина опять оглядела слушателей, словно решая, продолжить ли свой рассказ. И, вероятно, заметив на лицах неподдельный интерес и даже некоторое сочувствие, со вздохом заговорила снова:
– Я считала его наикрасивейшим и наиталантливейшим человеком на свете и была страшно удивлена и возмущена, когда мать одной из моих подруг по классу живописи назвала его «самовлюбленным пустым местом». Я не могла поверить, что в мире есть люди, которые не считают его совершенством. Я же воровала его наброски, ловила каждое слово, сорвавшееся с его губ, заглядывала в его глаза и прощала ему все глупости, которые он произносил, пытаясь быть с нами, подростками, остроумным.