Санитарка вошла в комнату с тарелкой и неторопливо подошла ко мне. Она постелила полотенце на одеяло и помогла мне подняться.
– Поешь, а то сутки провалялась без кусочка во рту. Вот тебе и хлебушек. Белый, мягкий. Попробуй, какой вкусный.
Она протянула к моему лицу кусочек белого хлеба. Худенькая, маленькая старушка смотрела на меня добрыми серыми глазами и улыбалась тонкими, бледными губами.
– Чувствуешь, запах какой? Необыкновенный хлеб, кусай, кусай. Еда – это жизнь.
Я открыла рот и откусила кусочек хлеба. Боль снова остро отозвалась в левом виске.
– Жевать больно! Ах ты бедолага. Ничего, я тебе как себе, сейчас корочку оборву. Я-то беззубая. Мне жевать нечем. Я себе корочку всегда снимаю. И тебе так сделаю.
Она выковыряла мякоть и снова поднесла белую пушистую выпечку к моим губам. Руки ее были худые, высохшие, ногти короткие. Жилы так вздулись, что делали их похожими на корни. Старческие россыпи веснушек доходили до самых кончиков тонких и хрупких пальцев. Хлеб смотрелся в таких пальцах очень аппетитно. Я сглотнула слюну, открыла рот и снова попыталась жевать. Боль сделала взлет на графике.
– Сейчас я тебе чая принесу. Тут кухонька рядом. Мигом чай будет.
Она встала и, громко шаркая, вышла из палаты. Я взяла в руку ложку и черпанула каши. Это была овсянка. Вкусно. Сладкая каша ничем не напоминала мне прошедшую жизнь и, уж тем более, все то, что привело меня в эту больничную палату.
Никогда не ела каш. Мама не готовила их в детстве. Оказавшись в Москве, я даже не смотрела на крупы, предпочитая фаст фуд, институтскую столовую, сосиски и булочки.
Нет, вру. Каши тоже были. В детском саду. Помню, мать все понять не могла, какую я прошу ее сварить.
– Мам, ну свари, белая, волнистая, ну свари, такая вкусная каша! – уговаривала я ее, возвращаясь из детского сада вечером.
И кипяченое молоко. Самое страшное мое воспоминание. Было. До сегодняшнего дня.
Ужас и нереальность произошедшего отодвинули прошлое в туманную сказочность небыли. Страх резанул по сердцу, заставив его стучать сильнее, так, что отдавалось в висках. Я застыла с ложкой у рта.
– Что, деточка, и кашу кушать больно? – санитарка так же прошамкала своими тапочками по пластиковому полу. В руках у нее был стакан с чаем. Она подошла ко мне и поставила его на тумбочку.
– Ничего, пройдет. К старости, знаешь сколько всего болит? Привыкаешь. Болит, значит еще живой. А так, без боли, жизнь летит незаметно.