Дед заметно постарел за последние пять лет. Седина – понятно, она давно, тут дело было в деталях. Руки слегка дрожали. Раньше такого не было. Кожа дряблой совсем стала, словно потеряла эластичность и пыталась сползти со старого лица. Главное – глаза как будто поволокой подернулись. Или как там говорят? В этих глазах Даня видел, как усталый бог завалился набок на перине из голубых облаков и ожидал неминуемого.
– Что вылупился? Вон помидоры еще.
– Подарок вот. – Даня поднял перед собой подарочный пакет. – Посмотришь?
– Потом, – мотнул головой дед. – Некогда.
– Кого-то еще ждем?
– Может, и ждем! – рявкнул дед, ссыпая порубленный огурец в миску-салатницу. – Ты поможешь или болтать будешь?
Даня раньше всегда был единственным гостем в доме деда. Они с бабушкой Евой всегда его ждали. С остальными семейными не заладилось. Это у них проблемой всех поколений было. Даня с мамой тоже уже много лет не общался. На похоронах бабушки даже не поздоровались.
Последние пять лет так и вовсе – Даня видел в гостях только соседа. Деда Кольки. Наверное, он и придет. Или они.
Даня подвернул рукава рубашки и начал нарезать помидоры. Дед молчал, взявшись за следующий помидор. Столбик пепла нарастал, но деда это не волновало. У него все шорты домашние в этом пепле измазаны были.
Даня услышал за спиной шорох. Обернулся и чуть не лишился чувств.
По коридору шла босая женщина в черном балахоне.
– Что за… – Даня выронил нож и схватился за сердце.
– А! – Дед махнул женщине рукой. – Знакомься, Даниил, это Смерть. Смерть, это Даниил.
– Лева! Не называй меня Смертью! Пугаешь всех только! Я Мара.
– Да хоть Инпут. Или Ламашту. Как ни называй…
– Прекрати! Глянь, внучок твой побледнел аж.
Голос у нее был высокий, но скрипучий.
Даня ущипнул себя за подушечку указательного пальца. Со всей силы. Было больно. Потом укусил. Тоже не проснулся.
Смерть приближалась.
Лев Егорович ярко – в деталях – помнил не так много событий из жизни. Память кромсает картины прошлого, обгрызает их по краям, измазывает сажей, смешивает, как алхимик снадобья.
Но день рождения дочери он помнил очень хорошо. Первой и единственной – после сложных родов Ева не могла больше иметь детей.
Было зимнее утро. Три или четыре часа.
Ева неделю лежала на сохранении. Ходил каждый день, вчера и сегодня работал. Не вышло приехать. Они это заранее обговорили.