Все кончилось кровавой кашей из снега и пепла Старой Ольхи – вотчины прежде славного рода, чья последняя дочь уродилась колдуньей похлеще хаггедских. Збинек пришел туда с Бруно, чтобы сопроводить молодого Отто Тильбе на выборы в Столицу – или, если молодой Отто Тильбе окажется несговорчивым, окончательно и бесповоротно снять его кандидатуру. Молодой Отто Тильбе оказался женатым на гребаной колдунье и жутко несговорчивым. Наверное, между этими двумя вещами есть некоторая связь. Ортрун, по крайней мере, считает, что между колдунами и всяким дерьмом непременно должна быть связь.
Вот Старая Ольха и стала не полем битвы, а настоящей скотобойней – только со скотом на месте мясника. В этом их проклятая колдовская сила: призывать мохнатых и пернатых тварей на свою защиту, чтобы те рвали на части честного бойца. Сотня честных бойцов Збинека полегла той зимой на старом пепелище. Люди Отто Тильбе – победители – их похоронили. Несговорчивый молодой господин отправился в Столицу и стал владыкой, чем жутко раздражал Ортрун последние два года, а Гоздава прямиком с поля боя привез ей готовенького Бруно, виновника ее несчастий и его поражения, которое мог предвидеть, потому что все знал о колдунье, но, подлец эдакий, не предупредил.
Казнив родного дядьку во дворе сааргетского замка, которым этот ублюдок так страстно желал владеть, Ортрун еще не догадывалась, что именно Збинек однажды уже получал награду за его хитрую голову. Но через несколько месяцев – прекрасных месяцев, почти без перерыва проведенных в постели, – кто-то все же донес.
Это была их единственная крупная ссора. Гоздава рот не успел открыть для извинений – он всегда очень легко приносил извинения, чтобы иметь возможность повторить то, за что извинялся, – как Ортрун выплюнула ему в лицо: «Продажный говнюк!» – увесистый комплимент для наемника. Потом она прокричала: «Ты обманул мою маму!» – и он подумал: «Да, и еще много разных женщин, и все они ничуть на тебя не похожи». Прежде чем Гоздава хотя бы закончил мысль, Ортрун опять выпалила: «Если бы ты убил тогда этого полукровку, она была бы сейчас жива!»
Или уже загнулась бы от каких-нибудь колик, как случилось с матерью Збинека и целой кучей других хрупкотелых аристократок. Госпожа Ортрун хрупкотелостью не страдала, поэтому он сказал: «Прости меня. – Сказал совершенно искренне. – И, будь добра, поставь горшок на место». Глиняные осколки тут же зазвенели у него над головой.