Я сунулся во внутренний карман куртки и нащупал бутылку воды. Оглядевшись, выбрал простой пластиковый стул у садового фонаря. Сесть, попить. Потом поесть. Осмотреть местные достопримечательности. Все это время Нимау не сводила с меня взгляда. Он не был любопытным, тем более благосклонным. Она примерялась. Присматривалась. Наконец сказала – без особого восторга:
– Если будешь знать мое имя, лучиночка, то сможешь позвать меня везде, где захочешь. Я помогу тебе. Что бы ты ни попросил. Чтобы ты звал меня и дальше.
Я затянул крышку бутылки.
– У энтропов нет функций. Вы не можете быть в нескольких местах одновременно.
– Как видишь, я необычный… она брезгливо поморщилась, – энтроп.
– Вижу, – помедлив, кивнул я. – Вижу, но, к сожалению, ничего не решаю.
– А кто решает? – Нимау присмотрелась, с усмешкой кивнула вслед Ариадне: – Она?
Выбирать развлечения ей не приходилось.
– Вообще-то, Дедал, – сказал я. – Полагаю.
– Дедал…
Нимау сузила взгляд.
– Помню время, когда он присваивал вас целиком, не снисходя до зазоров под человеческость. Только Минотавры оставались при рассудке, но их предвзятость… утомляла. Сказали бы сивиллы, что на сломе эпох бескрайний Дедал начнет щадить вас, я ответила бы: сие будет грань его неумолимости… Я ошиблась бы. Он просто ослаб. В любое мгновение он может погасить вас, как свечу в полдень – за ненадобностью. Но не делает этого. Даже когда, убивая друг друга, вы наносите вред лично ему. Вода точит камень. Века точат остальное. Нынешнему Дедалу безразлично, кто владеет моим именем. Кто и куда зовет, как далеко мы заходим, поэтому…
Над моей головой вдруг замигал фонарь. И не только он – до того я не замечал, как много среди мебели было ламп и торшеров, фонарей и прочих светящихся штук. Теперь они по цепочке меркли, распыхивались и снова тускнели.
Нимау фыркнула.
– Рунчик.
– Что? – Я понял, что не понял. – Кто?
– Рунчик, – повторила она, вздымаясь с дивана. – Бестолковая тварь.
Нимау отвернулась и поплыла в противоположную от меня сторону – волнами рубиновых тканей, мантией черных волос. Я едва удержался на месте. Дверь и окна, полные безлунного озера, были моим единственным ориентиром в сюрреалистическом нагромождении вокруг. Я не хотел терять их из виду… что, впрочем, и так обещало случиться, когда погаснет свет.