Глубокое отчаяние, сгущение внешней тьмы, глухой стон потерявшей надежду души, замерзающей в абсолютном холоде космоса, казалось, заполняли паузы между короткими фразами. Последовало молчание, во время которого доктор Лэйдлоу не видел ничего, кроме бледного лица перед собой, которое то исчезало, то возвращалось. И оно было похоже на лицо мертвеца.
– Увы, они неразрушимы, – услышал он, как голос продолжал звучать ровным металлическим голосом.
– Неразрушимы, – механически повторил Лэйдлоу, едва ли понимая, что говорит.
И снова на несколько минут воцарилось молчание, в течение которого, чувствуя, как холодок скребет по сердцу, он стоял и смотрел в глаза человека, которого так долго знал и любил – да, и которому поклонялся; человека, который впервые открыл ему глаза, когда они были слепы, и который был с ним. Человека, который привел его к вратам знания и немалому расстоянию по трудному пути за ними; человека, который, в другом направлении, передал силу своей веры в сердца тысяч людей через свои книги.
– Я могу их увидеть? – спросил он наконец тихим голосом, в котором с трудом узнал свой собственный. – Вы дадите мне знать, что они хотели передать?
Отвечая, профессор Эбор пристально смотрел в лицо своему ассистенту с улыбкой, которая больше походила на оскал смерти, чем на улыбку живого человека.
– Когда я уйду, – прошептал он, – когда я умру. Тогда вы найдете их и прочтете перевод, который я сделал. А затем, в свою очередь, вы должны попытаться, используя новейшие научные достижения, имеющиеся в вашем распоряжении, добиться их полного уничтожения. Он сделал паузу, и его лицо стало бледным, как у мертвеца. – А до тех пор, – добавил он немного погодя, не поднимая глаз, – я должен попросить вас больше не касаться этой темы и полностью сохранить мое доверие к вам.