Все началось с того, что в одну из лунных ночей ко мне заблудилась странная парочка, видимо полагавшая, что в комнате никого нет, и это круто изменило ход моей заурядной выучки. Небывалое зрелище, разыгравшееся при мне, низвергло мою неискушенную душу до самой ее не ведающей просветления тьмы!
А произошло сие так: следуя приказу Изэнэми-сан, я устремившись в покои, где должна была завесить все створы ширм и отгородиться даже от самих призраков, ибо в том сезоне имелся определенный запрет на какие бы то ни было потревоги богов.
Но когда послушно расставила я переплетенные рамы, из сада сугубого безмолвия донеслись заговорщические шорохи, несущиеся из-за порога.
Некоторое время я стояла, потупив вниз свой сосредоточенный взгляд и не осмеливаясь проникнуть сквозь преграду со своим любопытством. Вскоре за перегородкой послышались приглушенные вскрики, вслед за чем с другой стороны хрупкой завесы возникли два крадущихся силуэта, которые на моих глазах начали превращаться в единое тело в четыре руки и ноги. Одна из туманных фигур, казалось, бессильно повисла, увлекая вторую в нирвану собственного безумия.
Лишь через многое мгновение, когда порывистый страдальческий хор двух усталых дыханий разобрался наконец перед моим восприятием, я обомлела от горячей правды! Где-то за тонкой бумажной перепонкой происходило грубое кружево восточной ментальности в истиннейших забавах плотских сласти.
Мое внимание было парализовано веригами крестоплетения конечностей, спонтанным пульсом притоплений одного тела другим до сумасшедших невидимых объятий и расшвыриваний, стонами, взрывами ярости, сдавленными хрипами – всякий раз нечто то возрождалось, то умирало наподобие мистерии меж двух живых клубков!
Забыв себя и приказы сэнсэя, я пригвоздилась в состоянии гипнотического транса у ширм, позорно заглядываясь сквозь малейшие щелочки на продолжения жгучей пантомимы. Меня бесстыдно заворожили конвульсии, с которыми один из извивов продирался вдруг между паучьими капканами другого и вновь распадался обманчивым угасанием, лишь бы дать вспыхнуть этому унизительному таинству вновь, лишь бы, придавленный и до краев насыщенный, выплеснуться оцепенелыми медузами любострастного танца!
Мурашки пробегали по всему моему параличному существу от этих плавных млечных извивов. Но меня ожидало нечто еще более особенное. Сверкающие удлиняющиеся паутины из пут алого шелка туго наложенного на бедра одной из давних обитательниц квартала Шинмати, сворачивающиеся затем кольцами на кисти опытной руки того, кто прятал ее за ними.