– Тогда сделаем вот как, – перешел на шепот Степаныч. – Будете приходить со своим напарником, когда сможете. Но не частите! Нечего здесь постоянно околачиваться, тем более вместе. По одному ходить будете! И Кравцову об этом ни слова!
– Могила! – пообещала я, изображая, что закрываю рот на замок.
– Вот и славно, – довольно улыбнулся Степаныч.
Щелкнул чайник, извещая о том, что вода вскипела. Бочкин засуетился, достал из выдвижного ящика две чашки, печенье, заветренный зефир.
– Николай Степанович, а расскажите кратко о деле, – попросила я, когда Бочкин налил мне чай и сунул в руку конфету.
– Ох, – вздохнул начальник. – Не могла о чем-то хорошем спросить? Эх, ну ладно. Года четыре назад на остановке нашли мертвую женщину. Бедняжка скончалась от кровопотери после искусственного прерывания беременности. Причем не в клинике, а подпольно. Мы не особо насторожились. Подумали, что сходила она, дура, к какой-то бабке, та ее так и покромсала. Однако потом нашли еще два тела на улице. Эти женщины тоже умерли от кровопотери вследствие… – Степаныч скривился и густо покраснел. – Ну, ты поняла.
Я кивнула.
– Странно, что я раньше об этом деле не слышала…
– Мы все в строгой секретности держали, – пояснил Бочкин. – Сама понимаешь, ситуация-то непростая.
Я снова кивнула.
– А выжившие есть?
Бочкин помотал головой, помакал печенье в чай и откусил разбухший кусочек.
– Если бы были, мы бы с мертвой точки сдвинулись, а тут – глушь полнейшая.
Задумчиво хмыкнув, я съела еще одну конфету. Выходит, этот Чокнутый акушер родом из Алексеевска. Оказывал здесь свои услуги, а затем, испугавшись преследования, махнул в Москву, где возобновил свою деятельность.
– Если ваши жертвы умерли от кровопотери, то почему наша была задушена? – вслух начала размышлять я.
– А вот это ты уже с Никитой обсуждай. Не хочу больше об этом говорить, – отмахнулся от меня Бочкин. – Лучше расскажи, как в Москве жила.
Пришлось мне отложить интересную тему на потом и рассказывать Бочкину о моей недолгой, но счастливой и интересной жизни в Москве. После того, как хорошие темы для разговора были исчерпаны, я, допив вторую чашку чая, сказала, что мне пора.
– Уже? – немного расстроился Степаныч. – Может, еще чашечку выпьешь?
Я решительно замотала головой.
– Не могу, у меня еще питомец не кормлен. – Слово «питомец» я произнесла многозначительным тоном.