Тишину нарушил глухой плеск воды. Парень стоял на берегу и бросал камешки в реку. Те, громко шлепая по глади, оставляли после себя расходящиеся все дальше по воде круги.
– Твой отец вернулся с поля, – не оборачиваясь, сказал он. – Тебя кличет.
Я кивнула, но губ не разжала. Отца я почти не знала: летом он работал от зари до зари, зимой уезжал на заработки в город. Я чувствовала, что с матушкой у них что-то не ладится, а меня он будто не то чтобы не любит – скорее, не замечает. А других детей, кроме меня, у них не народилось, братишка умер еще младенцем.
– Иди к нему, – продолжил рыжий парень и без перехода резко добавил: – Или боишься, сразу к родне сошлет тебя?
Я покачала головой, с удивлением понимая, что не боюсь. Как будто после смерти матушки меня уже ничего не пугало.
– Сошлет и сошлет, – наконец ответила я, по-прежнему сидя на земле. – Тоже мне, лиха беда.
Я не храбрилась. Правда не боялась, а потому слова слетели с языка уверенно, как недавно пущенные его рукой камни.
Он все-таки обернулся. Возможно, из-за того, что голыши в его ладони закончились. Он сунул руки в карманы холщовых штанов и, все еще не смотря на меня, сделал пару шагов и плюхнулся рядом. Я чуть дернула носом. От его рубашки веяло мылом, а от волос – аиром. Теплый, древесный аромат. Матушка часто добавляла корни этой травы в чай. Говорила, аир несет чистоту и любую невидимую глазу хворь из воды изгоняет.
Над головой прожужжал толстый полосатый шмель и устремился к цветущему у воды телорезу с белоснежными лепестками. Солнце на небе уже катилось к горизонту, из леса, раскинувшегося прямо за левым берегом, доносились голоса девушек, ушедших днем по ягоды и грибы. Лето подходило к концу, время приготовлений к зимней стуже заканчивалось.
Я подумала о матушке, о том, что ее солнцеворот завершился, и облизнула верхнюю губу, соленую от слез.
– Ты смелая, – с уважением протянул рыжий. – Редко встретишь такую девицу.
Я чуть пожала плечами.
– Говоришь так, будто я тебе нравлюсь.
– Может, и так.
Я покосилась на него и слегка отодвинулась. Он усмехнулся – совсем чуть-чуть, краешком тонких губ.
– Я жениха не ищу.
– А мне невеста ни к чему.
Где-то вдалеке раздался голос сердобольной соседки, обожавшей совать свой нос в чужие дела:
– Василиса! Ва-си-ли-са!
Я вздрогнула, быстро вытерла мокрое лицо и потерла исцарапанную щеку. Нужно возвращаться домой… Перед глазами снова возникла картина выбеленной печи с навсегда притихшей матушкой. Я громко сглотнула, но не заплакала. Слезы будто закончились.