9 мая, вторник
Недавно гуляла с папильоном Оливером и думала, что мой четвёртый десяток в прошлом году начался с осуществления мечты. Я уволилась с работы и посвятила всё своё время литературе. С февраля по май писала книгу про рок-концерты и воспитывала щенка, которого завела, в том числе чтобы точно-точно свалить из офиса. Это был самый радостный период в моей тридцатой главе жизни. Вирджиния Вулф говорила: «Женщине, чтобы написать книгу, нужны деньги и своя комната»3, и я с ней абсолютно согласна. Сразу забываешь о страхе перед чистым листом, творческом блоке и прокрастинации. Книга была бы дописана к осени, но самый радостный период продлился всего три месяца.
Девятое мая в бумажном календаре я обозначила днём беды, когда брат написал, что наша мама лежит в реанимации третьи сутки. В субботу я предлагала ей приехать ко мне в гости, а с воскресенья на понедельник она попала в больницу. Почему Никита не сообщил раньше? Он ведь уже не ребёнок, которым я его помню. Ему на днях исполняется шестнадцать. Я сперва не поверила в прочитанное и стала расспрашивать его о подробностях. Не успел брат толком ответить, как мне позвонила крёстная, мамина сестра.
– Оля, приезжай! Если бы не я, Лена бы уже умерла, – заголосила она в трубку, и я расплакалась.
Меня будто оглушили. Продолжение монолога я слушала из чужого тела. Крёстная сказала, что мама рано утром написала ей сообщение с адресом больницы и словами: «Я в терапии». Она поехала в отделение больницы скорой медицинской помощи (БСМП) и обнаружила маму в палате, лежащую без сил и практически без сознания. «Она вся синяя, как труп. Я всех там разнесла за такое отношение», – стучали в висках слова крёстной. После нескольких минут нервного разговора я поняла, что маму в ночь на восьмое мая отвезли по «скорой» в реанимацию, где она пролежала до утра, а потом её перевели в терапевтическое отделение. Я плохо ориентируюсь в больницах Новочеркасска и не сразу сообразила, что маму не просто перевели, а перевезли в другой корпус, находящийся в другом конце города. По словам крёстной, она подняла на уши медсестёр, чтобы маму снова положили в реанимацию.
– Врачиха орала, что у неё рак! – продолжала тётя. – А я ей говорю: «Она лежала у вас, как мешок. Почему к ней никто не подходил?» А она мне: «Почему ваша родственница при смерти сюда попала? Почему никто не проследил?» Не понимаю, в чём я виновата…