Я увидел убегающего ребёнка. В нём точно находилось несвершение. Я встревоженно замахал руками. Предупреждая воздух на языке движений о необычайной скорости моего грядущего бега. Из вежливости. Ведь ветер должен быть готов вихриться в моих ушах с нужной скоростью. И я сорвался с места. Тут же провалившись. А потом продолжив проваливаться. Дальше, между слоями собранных из моей памяти лоскутков встреч с несвершением. Облекая моё тело, они искололи его оголенную кожу колосьями высохшей пшеницы и изодрали её криками морских птиц.
И вот, мальчик уже стоит напротив меня и улыбается. И толкает меня с обрыва. Вниз, где острая ветка пронзает моё тело, выходя из груди, и я остаюсь умирать среди рожденных мертвыми камней и окаменевших лишь со временем существ. И пока я был мертв, дерево проросло внутри моего тела. Раскрывшимся в легких цветам нужно было обменяться причиной своего возникновения. Кое-чем очень важным. И поэтому дереву пришлось позволить мне снова дышать. Перенося в воздушных движениях пылинки цветения, из одного лёгкого в другое. Затем дерево оцвело и рассыпалось в альвеолярных мешочках моих лёгких семенами. Вновь остановив моё дыхание. Кажется, начинало холодать.
И я притворился окаменелостью, желая обмануть выжимающий из меня остатки жизни холод. Конечно, в совсем уж кристаллизованном виде я не так был привлекателен для растения. Дерево теперь хотело сбросить мою увядшую плоть. И без его малейшего сопротивления, морской прилив сорвал меня и увлёк в бессветную впадину, где я должен был долго лежать, а потом превратиться в песок. Но когда верхние слои моего окаменения начали рассыпаться, то я почувствовал своими отпадающими песчинками ещё более глубокий разрыв планетарной коры. Они проваливась в него. Безвозвратно. Я всегда был поклонником моря, а потому уверяю вас – это разлом тектонических плит. Я даже думал туда самому броситься, и прекратить уже свои мучения, но никак не мог пошевелиться. А потом море опознало меня. Постепенно оно вымыло дрожавшие между окристаллизованных наслоений отблески моего сознания. По холодным прикосновениям воды я понял, как море сильно обиделось. Конечно, у меня было оправдание. Я ведь невольно оказался убитым подлостью несвершения, а потом ещё и безвыходно окаменевшим. Но очень уж сильно море мечтало о подводном городе. И очень грустно ему было в очередной раз разочаровываться. Я понимаю море. Поэтому на своём оправдании даже не стал настаивать, не желая оказать неуместно грубым. И море выбросило ра́зблески моего существования в пыль безысходности, покрывавшую кладбище невоплотившихся надежд.