Сколько бы времени ушло на подъем по тысяче ступеней?
Пару воскресений я обедала с родителями, братом и бабушкой с дедушкой и с ними же отпраздновала свое двадцатилетие за пару дней до самого дня рождения.
Все прошло чудесно. Лео был в том возрасте, когда, что бы он ни делал, все казалось очаровательным, все было достойно видео или фотографии. Находиться рядом с ним было так просто. Мне не задавали неудобных вопросов, было лишь несколько, на которые мне было сложно ответить: «Как ты, Элена?», «У тебя все в порядке?», «Солнышко, ты заметила какие-то изменения?».
«Хорошо», «Да», «Нет».
Новых вопросов не последовало. Какое облегчение.
Я чувствовала себя с ними так же, как и до того, как мне исполнилось шестнадцать. Приятное чувство.
У нас были хорошие, близкие отношения; порой немного натянутые – как и во всех семьях, – но здоровые.
После постановки диагноза было невозможно не чувствовать, что меня постоянно оценивают. Было сложно не замечать переживание в глазах моей матери или критику, когда я делала что-то не слишком полезное для здоровья. Со временем я поняла, что этот комок в горле и пустота в желудке рождались по причине того же самого страха, который заставлял ее заключать меня в объятия, которые будто бы могли меня защитить.
Она меня душила. Но по-другому у нее не получалось.
Однако в день моего рождения я почувствовала, как она старается.
Я спросила себя, было ли дело в моем двадцатилетии. Может, они тоже думали об этой цифре, об этой черте, которую мне нужно было перейти, чтобы задышать спокойнее.
Доктора убедили нас, что если пережить юность без симптомов, то возрастает вероятность того, что они появятся уже гораздо позже; но всегда оставался шанс, что они появятся до двадцатилетия, а это уже был приговор, и очень суровый.
Когда в ночь моего дня рождения мы подошли к подъезду ребят, София встала за моей спиной и сказала, что я не смогу подняться наверх, пока она не завяжет мне глаза.
Я запнулась столько раз, что даже потеряла счет, врезалась сначала в перила, а потом в косяк входной двери Даниеля.
Звонить нужды не было, потому что, как только я врезалась в дверь, шум в квартире сошел на нет. Видимо, этого было достаточно.
Музыку слегка приглушили, и я услышала, как они о чем-то спорят, а потом дверь открылась.
От сладкого запаха, напоминающего корицу, у меня защипало в носу. Из колонок доносилось пение Тейлор Свифт, и казалось даже странным слышать эту песню в ее исполнении, а не Нико. Сколько же раз я, должно быть, слышала, как он ее напевает, если его голос казался мне более привычным?