Сейчас, вспоминая его решительные, подчас отчаянные поступки, начинаешь понимать, что это была не бравада или спонтанная реакция отчаянного храбреца-одиночки. По своему призванию, судьбой ему было определено быть служителем истины, рыцарем науки. И другим быть он просто не мог… Иначе это был бы уже не Ипатьев. Он достойно нес свой тяжкий крест – память предков, понимание науки и образа ученого, который был сформирован лучшими русскими исследователями. И стал их надежным охранителем. Этика семьи Вавиловых, а затем и Ипатьевых, интеллектуально и нравственно насыщенная среда его воспитания, мучительные переживания близких за судьбу науки, гонения на истинных ученых, забота о сохранении доброго имени Николая Ивановича Вавилова сформировали Виктора Александровича человеком исключительно совестливым, высоконравственным. Сегодня, увы, не все меня даже поймут, о чем, собственно, речь… Но так было, так должно быть в научном сообществе. Поступок по совести выплескивает глубинную энергию человеческой души и никогда не может обесцениться. В этом – первооснова человеческого существа.
Не хватает сегодня в науке личности такого масштаба, каким был Виктор Александрович, ученого такого мужества и решительности, человека исключительной нравственной чистоты и порядочности. Его донкихотство не все сразу поняли, так как некоторым его завистникам было трудно принять, что за его искренней, иногда чересчур откровенной государственной позицией не было никакой хитрости, злого умысла и тем более – личного карьерного интереса. Он в своей жизни никогда никуда не просился, не подличал, все, что было связано с риском, в том числе для здоровья, даже жизни, он брал на себя. Понимая, что на нем лежит ответственность за коллектив и конкретных людей, которые ему полностью доверяют, после катастрофы на Чернобыльской АЭС он без малейших колебаний переехал с семьей из благополучного Минска в «радиоактивный» Гомель, чтобы возглавить Институт леса. При этом я никогда от него не слышал, что подобное решение было героизмом или хотя бы смелым поступком. Таков был его нравственный выбор, так он понимал свой долг ученого.
Постоянно возникает вопрос об истоках его решительности, мужества, нравственной чистоты и высокой научной этики. Здесь сразу многое вспоминается из наших встреч, когда он мог достаточно откровенно говорить о пережитом, что волновало и заботило. Сколько боли и человеческого соучастия, желания отдать все ради спасения ближнего или помощи ему было в его словах. Сколько душевной теплоты и искренней благодарности в воспоминаниях о своих учителях, родных, близких, о замечательной семье Н. И. Вавилова. Самое главное, что сложные перипетии жизни не обозлили его, не сделали замкнутым и завистливым. Наоборот, трудности только закаляли, открывали лучшее в нем. Вот и истоки – они в его роде, среде истинных служителей науке, культуре русского и белорусского народов. Виктора Александровича природа наделила мощным, сильным характером, а среда, поистине уникальная, сформировала его человеческие ценности и устойчивое представление о жизни в науке, ученом гражданине и патриоте своей страны.