– Да, – ответил писатель.
– Отлично, – сказал клерк, открывая свиток, – Ваш друг Том Смит?
– Он, – удивился Саймон.
– Исправлено.
– Спасибо, – поблагодарил Саймон, поворачиваясь к выходу.
– Не стоит благодарности. Может что-то еще?
Саймон остановился и с надеждой на лице развернулся к клерку.
– А можно ещё?
Тот утвердительно кивнул. Саймон задумался.
– Знаете, я любил одну девушку и хотел на ней жениться, но напился на вечеринке и нахамил ей, из-за этого она меня бросила.
– Сара Джонсон?
– Она.
– Исправлено. Дальше?
Через пару часов удовлетворённый Саймон сказал ангелу корректировщику судеб, что теперь он доволен, уверен в себе и готов идти к Петру.
– Подождите, – сказал ангел, – идти никуда не нужно. Как только я положу исправленный свиток назад на полку, Ваша судьба обновится, и Вы снова окажитесь на выходе из тоннеля.
Сказано – сделано. Саймон почувствовал уже знакомое состояние невесомости, падение, вспышка света, и вот он снова стоит на ногах, а впереди – стена с воротами.
Только на этот раз не было никакой красной дорожки: вместо ангелов к деревянным покосившимся воротам стояла очередь из молчаливых и грустных людей в одинаковых серых холщовых робах.
– Простите, – обратился к крайнему человеку Саймон, – где мы? На небесах?
– Да, – повернулся к нему бледный старик, – ждём своей участи.
– А это ворота в рай, где привратником Апостол Петр?
– Думаю, что да, но точно не уверен. Я не особенно разбираюсь в этом, в жизни я был биржевым маклером и был не очень религиозен. А Вы кем были?
– Писателем. Я – Саймон Фишер.
– Никогда не слышал о таком, – отвернулся от него старик.
Как Ахиллес помогал Гомеру Илиаду писать
Когда солнце стало клониться к земле, а дневная жара стала спадать, вместе с легким ветерком в жилище поэта принесло голос его друга.
– Гомер, ты здесь?
– Да, Ахиллес, приветствую тебя, достойный муж и мой преданный друг, заходи скорее, не стой на этом солнцепеке.
– Да, ты прав, скорее в тень, – сказал вошедший Ахиллес, вытирая пот со лба, обрамленного поредевшими седыми волосами. – Сегодня особенно жарко. Я принес вина, но оно совсем теплое.
– Я сейчас налью холодной воды из колодца, – ответил на это Гомер и вышел.
Ахиллес, кряхтя, а он был уже немолод, чтобы так далеко ходить по жаре, присел на табурет и огляделся. Он оторвал друга от работы, на столе лежали листы папируса, исписанные убористым почерком Гомера.