«Не подведите, братья».
Разбойники не ждали серьёзного отпора от молодой женщины – почти девчонки. Так, разве что визгливых брыканий и сопливых упрашиваний. Их не насторожили ни её угрюмый вид, ни ритуальные татуировки, ни белые ниточки застарелых шрамов, прочерченные по смуглой коже на губах и нижней челюсти.
– Давай, вкуснятинка, снимай колечки! Или помочь? – хмыкнул разбойник.
– Штанишки тоже снимай! – Ещё один потянулся к ней, но коснуться не успел: его рука брызнула горячими рубинами на физиономии его товарищей и отлетела в сторону, шмякнулась на пол.
Никто не уследил, когда Тшера распахнула плащ-мантию, когда выхватила из-за пояса кинжалы. Заметили только, как она молниеносным движением взлетела на стол позади себя, мантия взметнулась за её спиной чёрными крыльями, а в руках блеснули два Йамарана: изогнутые лезвия в виде птичьих перьев, слепящие росчерки крестовин, кисточки темляко́в[4] цвета венозной крови. Разбойники застыли, выпучив глаза.
«Уже испугались, но сообразить – чего именно – ещё не успели».
Один из Йамаранов остался чистым; лезвие второго, умытого алым, очистилось за мгновение, втянув в себя всю кровь. Клинки изголодались.
«Хоть кто-то будет сегодня сыт».
– Чёрный Вассал, сука! – завизжал безрукий, прижимая к себе культю: и боль, и осознание того, кто перед ним, докатились до его птичьих мозгов одновременно.
«Догадливый…»
Его дружки отступили на шаг, словно море отхлынуло, ощетинились ножами, загораживая выход, у которого стоял не шелохнувшись бритый детина и пялился на Тшеру круглыми полоумными глазами.
– Нас много, тварь, а ты одна, – с угрозой прошипел мужик постарше.
«Не одна, ублюдок. Со мной два Йамарана».
Рукояти клинков привычно лежали в её ладонях, разгоняя по сакральным татуировкам тепло и приятное покалывание.
– И я пока могу уйти, оставив вам ваши жизни, – хрипло ответила Тшера. – Тебе решать.
– От нас не уйдёшь, вероломная сука! – Бородач оскалил пожелтевшие зубы, покрепче перехватив нож. – Астервейгова подстилка! Мы выпотрошим твоё гнилое нутро и растопчем по полу!
Она бросила быстрый взгляд на двери, их по-прежнему загораживал бритый детина. Просто сбежать не выйдет.
«Придётся сбегать сложно».
– За своими потрохами присматривай!
Тшера с силой пнула стоящую на столе у её ноги миску с горячей жирной похлёбкой прямо в рожу бородачу. Тот взревел, вскинул руки к ошпаренному лицу, позабыв, что в одной из них по-прежнему сжимает нож. Лезвие вошло прямиком в нижнее веко, мужик заорал пуще прежнего и выдернул нож. Брызнула кровь, следом потёк глаз.