"Небрежная походка. Шляпа. Фрак.
Глаза устремлены наверх, на небо.
Так ходит в городе смешной чудак,
Узнать его – случится непременно.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И верит, что наступит век добра,
И милосердье не пустым взметнется звуком.
А Вы, случайно встретив чудака,
Не отворачивайтесь, протяните руку.
Пусть, как дитя, наивен он и чист,
В его руках да не умолкнет лира!
Он спотыкается. Да ведь не смотрит вниз,
Его влекут небесные светила".
Какая несправедливость родиться кузеном да еще на десять лет позже!!!
А она мне написала:
– Здравствуй “раз и навсегда!”
Над столом – две книжные полки. На нижней царит Наполеон и Цветаева. На верхней – только томики любимых поэтов Серебряного века и несколько тоненьких поэм Лины Костенко. Они раскинуты двумя крыльями, а между ними – деревянный складень: “Спас нерукотворный” и “Владимирская икона Божьей матери”.
Против дивана – секретер, сделанный по чертежам моего двоюродного деда. Когда полка-стол поднимается, получается просто закрытый шкаф, а ножка образует рамку с “Танцовщицами” Дега.
Итак, я сижу на застеленном пледом диванчике и пытаюсь осмыслить то, что произошло.
Из спальни никаких звуков. Потом крутится телефонный диск. Несколько раз. Но разговоры коротки и, как видно, проблему не решают.
Время тянется медленно, и я, не замечаю, как засыпаю. Будит меня отец:
– Я думал ты зачитался. Идем ужинать.
Ужинал я. Отец пил чай. Потом сказал:
– Возможно, нам придется возвратиться домой.
Я подумал, “а куда же еще”, но смолчал.
Взял свою тарелку и пошел к мойке.
– Послезавтра, – добавил отец.
Я не раскрывал рта. Зоопарк, Новый Ботсад, Канев, Устье Десны… Ничего этого не будет. Вот был бы с нами Стоян, такого бы не случилось.
Вечером мы с отцом смотрели по телику “Трех мушкетеров”, в котором Арамиса играл Ричард Чемберлен. Отец сидел в кресле, а я у его ног, опираясь спиной на отцовские колени. Вообще-то тот тронутый таможенник в чем-то был прав. Но попробуй узнать в этом французском ловеласе отца, если характером он вылитый граф де ля Фер.
Сеанс был ночной, и глаза мои слипались сами собой. Но лень было подняться и идти спать. Хотелось, как той лисе из сказки, притвориться меховым воротником, чтобы отец, как бывало раньше, сам отнес меня в постель.
Но не тут-то было!
Я уже упоминал, что руки отца умеют говорить очень выразительно.