3 В области физики Прокл мало чем отличается от Плотина. Как и Плотин, он соглашается с Аристотелем в том, что материя и форма связаны в каждом существе. Платоновское различие между временным, полувечным и вечным, которое соответствует аристотелевскому делению теоретической философии (см. §85, 3), Прокл принимает и объединяет с различием между соматическим, психическим и интеллектуальным (пневматическим). Первое относится к Фатуму, второе – к Провидению. Душа имеет возможность, в зависимости от того, становится ли она злой или доброй благодаря своей склонности к тому или другому, подчинить себя судьбе или Провидению.
(4) Для Прокла также высшей этической задачей является постижение божественного. Для этого не достаточно ни одной из четырех платоновско-аристотелевских степеней познания, но божественное должно быть пережито, постигнуто всем существом (ὅπαρξις) души. Уходя в себя и окутывая себя своим собственным αδντον, она постигает Бога, живущего в ней; это сплетение в скрытом человеческом существе называется энтузиазмом, который также называют святым безумием. Поскольку платонический Алкивиад говорит о самопознании и видении божественного, этот диалог так важен для Прокла. Но тот факт, что в его диалоге μανία, которая также называется τπίστις, основанная не на доводах, а на прямом вдохновении, занимает самое высокое место, странно контрастирует с платоновскими и аристотелевскими утверждениями. Тем более с тем, что апостол говорит о божественной глупости и уверенности в том, что не видно. Эта уверенность должна быть усилена обращениями к богам, теургическими действиями, в поклонении которым Прокл равен, а может быть, и опережает Ямблиха и автора египетских мистерий, в то время как его верная приверженность Платону ставит его в компанию Плотина, а в почитании Аристотеля он превосходит и последнего, и первого. В нем неоплатонизм достиг своей кульминации. Это остается верным, даже если поставить интеллектуальный талант и оригинальность Плотина и Ямблиха выше его собственных.
(5) Кроме Прокла, следует упомянуть его биографа Марина, Исидора, Зенодота и Дамасия – людей, лишенных оригинальности, которые передавали, комментировали, а в крайнем случае даже переиначивали то, что изобрели те, кто был до них. Когда Юстиниан в 529 году закрыл философские школы в качестве меры предосторожности для преподавания христианства, он и не подозревал, что если бы он позволил им продолжить работу, то антихристианская философия была бы безвредна, потому что она угасла сама по себе, но именно потому, что ей пришлось эмигрировать на Восток, она окажет такое влияние на образ мыслей христиан столетия спустя, которого он сам никогда не опасался.