– Довольно живописная картина, – пробормотал Лоренцо.
– Это будет великолепно! – пообещала Амелия, и на ее накачанном ботоксом лице появились признаки оживления. – Поверь мне.
– Думаю, что придется, – ответил Лоренцо. – Но неужели мы вынуждены будем спать здесь?
Амелия засмеялась:
– Бедняжке Лоренцо придется пережить трудную ночь. И как тебе это удастся? – Она улыбнулась с напускной скромностью. – Разумеется, мне известен один способ, при котором нам обоим стало бы гораздо комфортнее…
– Это исключено, Амелия! – сухо ответил Лоренцо.
Время от времени она предпринимала попытку затащить его в постель, но Лоренцо никогда не смешивал дело и удовольствие, и нынешняя попытка, насколько он понимал, была предпринята ею без особого энтузиазма. Амелия была одной из тех, кто знал его во времена, когда он еще ничего собою не представлял. И это была одна из причин, по которым он позволял ей так много вольностей. Но даже Амелия понимала, что не должна чересчур навязываться или сильно давить. Ночь, максимум неделю – больше времени Лоренцо не отводил своим любовницам.
Он снова устремил взгляд на леди Мэддок, которая вернулась в столовую с бесстрастным выражением на хорошеньком личике, не тронутом косметикой. В одной руке она держала бокал вина, в другой – бутылку с уксусом. Она осторожно поставила бокал перед Амелией, а потом, бормоча извинения, опустилась на колени и начала тереть пятно. Резкий запах уксуса ударил в нос Лоренцо, лишив его возможности доесть суп с удовольствием.
– Вы не могли бы сделать это немного позже? – прошипела Амелия, демонстративно поджимая ноги. – Мы пытаемся есть.
Эллери подняла глаза. От энергичных движений она раскраснелась, а в ее глазах появился стальной блеск.
– Сожалею, мисс Вэйтон, – сказала она ровным голосом, в котором не слышалось ни нотки сожаления, – но если пятно въестся, мне никогда его не удалить.
Амелия сделала вид, что рассматривает потертый ковер.
– Трудно представить, чтобы такая старая вещь стоила того, чтобы ее сохранять, – сухо заметила она. – Это практически ветошь.
Эллери вспыхнула еще больше.
– Этому ковру, – с ледяной вежливостью возразила она, – почти три сотни лет. Это подлинный абиссинский ковер, и он определенно заслуживает того, чтобы его сохраняли.
– В отличие от некоторых других вещей здесь, как я предполагаю? – произнесла Амелия, демонстративно устремив взгляд на те места на стене, где обои были значительно темнее, чем везде.