И всё же перед последним уроком я заметил, как Женя и Митя о чём-то договаривались с ребятами из десятого класса. Они всего на год-два старше, но много выше и массивнее нас. Волнение вновь охватило меня целиком и полностью, но я, пусть и с некоторым отчаянием, продолжал надеяться на лучшее. Конечно, как говорится, надежда умирает последней, но всё же я прекрасно осознавал, что вероятность её исполнения была крайне мала. А вернее, неумолимо стремилась к нулю – совсем как моё настроение.
Крах же всех моих иллюзий о более удачном завершении дня произошёл, когда, оказавшись на крыльце школы и натягивая на голову лёгкую осенне-весеннюю шапку, я увидел перед собой выстроившуюся шеренгой толпу как одноклассников, так и учащихся других классов, в том числе даже младших.
– Чего встал, уйди с доро… – врезавшись в меня, застывшего прямо за дверью, не успел договорить ученик выпускного класса. Я не знал его имени, несколько раз видел в коридорах. Грузный, розовощёкий – агрессия, острыми лучами взглядов направленная на меня, тут же стёрлась. Теперь он смотрел испуганным, даже затравленным взглядом на выстроившуюся прямо перед ступеньками крыльца шеренгу. Видимо, кто-то из его родных тоже полицейский, догадался я. Тем временем он обратился к толпе, чуть заикаясь, срываясь на петуха и стараясь откашляться почти что после каждого слова. – Э-т-то… кхе-кхе… р-р-реб-бят, вы… кхе-кхе… чего…
– Иди отсюда, Коль. Твой на пенсии ж давно. Ведь так? – ответил ему стоявший в первом ряду мой одноклассник Митя, чей брат пострадал при подавлении воскресных протестов.
– Да! Д-да… кхе… Уже с полтора… два года, д-да! – не веря в своё счастье, протараторил Коля и быстро-быстро сбежал с лестницы, запутавшись в ногах в самом низу лестницы и едва удержав равновесие и не шлёпнувшись на землю прямо перед плотной шеренгой. Он дрожал, как осиновый лист под порывами ветра, словно тряслась каждая клеточка его тела.
И мне было страшно. И сгрудившимся рядом со мной ребятам явно тоже. Чувствовал, как ещё незнакомое состояние паники готово вот-вот охватить меня, но всё же теплилась какая-то толика веры в то, что не станут же знакомые ребята избивать меня ни за что! Опять эта надежда… Дима, стоявший рядом со мной, спокойно, даже несколько педантично стянул с носа очки, убрал их в футляр и положил в небольшую сумку, переброшенную через плечо. Я понял, что он будет защищаться. В его характере был тот стержень, что не позволял ему быть избитым без боя. В отличие от меня.