– Ох, тебя так и терзает. – Вставил свои пять копеек Ивлин, и я спроецировал свои заключения на него тоже.
Разумеется, Ив имел в виду похмелье.
Гравитационная подвеска ритмично заурчала у берега, шурша песчинками. Мы припарковали летучку у кромки воды и вылезли из кабины. День только занимался, и солнце блистало повсюду: в воде, в отполированных крыльях летучек, в стеклах защитных очков прохожих. Мои глаза болезненно зажмурились, реагируя на вездесущий свет резью и синхронной болью в висках. Заметив мои новоиспеченные проблемы, Ивлин выудил из прибагажного кармана нашей летучки пару старомодных очков. Нацепив на себя очередной раритетный вызов психике общественности, он протянул мне другие. Нельзя сказать, что у меня был выбор, поэтому я в гробовой тишине надел широкие темно-коричневые очки. По счастливой ухмылке Ивлина я рассудил, что выгляжу полнейшим идиотом – ведь ничто другое не могло обрадовать его таким образом.
– Рад, что нас теперь таких двое? – Надо бы что-то сделать с голосом перед выступлением. Сейчас я звучу крайне непрезентабельно.
– Нас, дружище, всегда было таких двое.
Ивлин сгреб меня в охапку и дружественно потряс из стороны в сторону. Моя мигрень заскакала внутри черепа словно попрыгунчик. Я буркнул что-то и отстранился от Ива. Сегодня на нем была кремовая однотонная рубашка с рубиновыми пуговицами, которые зажигались от солнечного света как сигнальные огни.
Все начальство было уже в сборе. Ответственные лица трех государств сгрудились у сцены и окидывали любовным взглядом свое последнее организационное творение. На одно мгновение я почувствовал к ним что-то сродни сочувствию. В их взглядах сквозила сильная тоска, в то время как стальная выправка соответствующего статуса держала их по струнке. Я ощутил, как рука Ивлина дважды легла мне на лопатку в привычном жесте, и наши пути разветвились – он направился к небольшому темному тенту с надписью «бар», а мой путь лежал прямиком к начальству.