3. Больше, чем мастер
Поэтика и прагматика антисталинской эпиграммы Мандельштама[35]
>1Мы живем под собою не чуя страны
>2Наши речи за десять шагов не слышны
>3А где хватит на полразговорца
>4Там припомнят кремлевского горца.
>5Его толстые пальцы как черви жирны
>6И слова как пудовые гири верны
>7Тараканьи смеются глазища
>8И сияют его голенища.
>9А вокруг него сброд тонкошеих вождей
>10Он играет услугами полулюдей
>11Кто свистит кто мяучит кто хнычет
>12Он один лишь бабачит и тычет
>13Как подкову дарит за указом указ
>14Кому в пах кому в лоб кому в бровь кому в глаз
>15Что ни казнь у него – то малина
>16И широкая грудь осетина
Ноябрь 1933
Текст приведен по единственному сохранившемуся автографу 1934 года из следственного дела поэта[36]. Варианты строк, имевших устное и самиздатовское хождение:
4–5 Только слышно кремлевского горца – Душегубца и мужикоборца (согласно Мандельштам Н. Я. 1999. C. 39–40, ранняя версия, попавшая к следователю);
5 У него на дворе и собаки жирны (Герштейн 1998. C. 51; так Мандельштам [далее сокр. – М.] прочел стихотворение Э. Г. Герштейн, чтобы та сохранила его в памяти);
7 Тараканьи смеются усища (вариант из первого, 1966 года, и последнего, 2009–2010 годов, собраний сочинений М.);
11 Кто свистит, кто мяучит, кто кычет;
16 И широкая жопа грузина (согласно Богатырева 2019. C. 195, – непристойная концовка, декламировавшаяся Н. Я. Мандельштам в «приличном» доме Богатыревых).
1. Тема и глубинное решение
Незаурядная судьба этого стихотворения включала арест и последующую гибель автора, долгие годы безвестности текста, его полуфольклорное существование в списках и памяти узкого круга лиц, публикацию сначала за рубежом (1963), а в конце концов и на родине (1988) и признание в качестве едва ли не главного мандельштамовского хита – бесспорной жемчужины в его короне. Литература о стихотворении огромна, и многое уже сказано. Оставляя за рамками статьи весь человеческий, исторический и социальный контекст – возможные импульсы к его созданию[37], самоубийственность его сочинения и декламирования первым слушателям[38], перипетии его бытования и дальнейшей судьбы М.[39], – мы обратимся к собственно поэтической стороне дела. Этим мы не хотим преуменьшить символический статус стихотворения как редкого акта сопротивления наступавшему сталинизму, но полагаем, что его ценность никак не сводится к демонстрации гражданской доблести автора