– …но и тот после трупа. Мануэла обещала за ночь воду слить, утром все отмыть и заново наполнить. Но как вспомню этот крест мертвого тела на воде – не тянет. Почти приехали. Пульт от ворот у тебя на связке.
– Ты мужу звонила?
Качаю головой – нет.
– Что вдруг? Обычно вы всегда вместе, а как под домашний арест, так ты одна? – дочь не упускает возможности подколоть то ли меня, то ли отчима.
– Это не арест. И я не одна. С тобой. А ему лучше пока не знать, не то прилетит, а его еще, не дай бог, арестуют.
– Его-то за что?!
– Долгая история…
Думаю – сказать или промолчать. Решаю сказать. Лучше сразу начистоту.
– Эта мертвая женщина из бассейна когда-то сломала мне жизнь.
Дочка поворачивается, смотрит не на дорогу, а на меня, ждет объяснений. А как объяснить, я и сама не знаю.
– Но без этой женщины не было бы тебя…
Эва
Португалия. Лиссабон.
31 декабря 1973 года
Последний эфир года закончился достаточно рано – в начале одиннадцатого вечера.
После команды «Стоп. Вышли из эфира!» Эва чувствует, что улыбка, будто приклеенная, не хочет сходить с лица. Губы застыли в нелепой растяжке.
Видит свое отражение в неотключенном мониторе – глаза погасли, плечи опустились, вся как выключенная елка, а улыбка осталась чудовищной маской. Невольно хватается за лицо руками, будто пытаясь стянуть губы вместе… Не получается. Улыбка прилипла. Как гримаса у страшного клоуна.
– Великолепно!
– Блистательно! Блистательно!
– Эва! Неподражаемо! Какой финал!
Все выдохнули! Обычная эйфория окончания очень важного эфира, когда всем хочется брататься. Даже главный редактор Родригеш лезет обниматься, обдавая терпким запахом пота – за время такого эфира его рубашка всегда становится мокрой, как костюм того самого клоуна после представления. Откуда она знает, что у клоунов после представления костюм мокрый от пота, она же и в цирке, кажется, никогда не была?
– Туфли для пыток! Сами бы столько часов на таких каблуках постояли!
Губы от улыбки болят. Три часа трансляции гости приходили и уходили – актеры, футболисты, писатели, военные, а она стояла. На этих шпильках. С этой улыбкой. Никаких брючных костюмов, никаких туфель на удобной платформе – только шпильки, только парча, только талия, затянутая в рюмочку пыточным корсетом.
– Нация смотрит! Нация ждет Торреш! – увещевал главный редактор утром во время тракта.