Императрица приняла меня в большой приемной-гостиной. Она была тоже в глубоком трауре и показалась мне очень пополневшей. Она сказала мне, что видеть меня почти не будет, так как занята своими сестрами, великой княгиней Елизаветой Феодоровной и принцессой Ирэной Прусской. Кроме того, у них гостила императрица-мать. Свиты было много, и я чувствовала себя среди них чужой. По желанию государыни главной моей обязанностью было проводить время с больной фрейлиной, княжной Орбелиани, которая страдала прогрессивным параличом. Вследствие болезни характер у нее был очень тяжелый. Остальные придворные дамы также не отличались любезностью, я страдала от их частых насмешек – особенно они потешались над моим французским языком, и должна сознаться, что говорила я тогда очень дурно по-французски.
Государыню я видела только раз, когда она позвала меня кататься с собой, о чем мне сообщил скороход по телефону. Был теплый весенний день, снег на солнце таял. Мы выехали в открытой коляске. Помню как сейчас, что я не знала, как сидеть возле нее: мне все казалось, что я недостаточно почтительно себя держу. Вообще, я была подавлена всей окружающей обстановкой этой прогулки, кланяющейся публикой, казаком, который скакал за нами по дороге. Первые впечатления ярко остаются в памяти, и я помню все вопросы государыни о моих родных и ее рассказы о своих детях, в особенности о наследнике, которому было тогда 7 месяцев. Императрица торопилась вернуться к уроку танцев детей. Потом, вечером, княжна Орбелиани все дразнила меня, что императрица меня не позвала на урок, позови же она, может быть, княжна нашла бы предлог еще больше издеваться надо мной; таков был двор.
Был пост, и по средам и пятницам в походной церкви Александровского дворца служили преждеосвященные литургии для государыни. Я просила и получила разрешение бывать на этих службах. Другом моим была княжна Шаховская, фрейлина великой княгини Елизаветы Феодоровны, только что осиротевшая[10]. Всегда добрая и ласковая, она первая начала мне давать религиозные книги для чтения. Очень добра была ко мне и великая княгиня Елизавета Феодоровна. Меня поражал ее взгляд – точно она видела перед собой картину убийства мужа… Но наружно она всегда казалась спокойной, по праздникам одевалась вся в белое, напоминая собой мадонну. Принцесса Ирэна Прусская была в трауре по случаю смерти ее маленького сына, которого она так жалела и о котором она мне говорила со слезами на глазах. Подошла Страстная неделя, и мне объявили, что дежурство мое кончено. Императрица вызвала меня в детскую проститься. Застала я ее в угловой игральной комнате окруженную детьми, на руках у нее был наследник. Я была поражена его красотой – так он был похож на херувима: вся головка в золотых кудрях, огромные синие глаза, белое кружевное платьице. Императрица дала мне его подержать на руки и тут же подарила мне медальон (серый камень в виде сердца, окруженный бриллиантами) на память о моем первом дежурстве и простилась со мной. Несмотря на ее ласку, я была рада вернуться домой.