Ушки у Клюковки розовые, а если взглянуть на просвет, когда за окном проплывает солнце, то сетка кровеносных сосудов придает им сходство с листиками растений. Крысе нравилось валяться на солнце – нежится, едва не мурлычет. Клюковка робкая. Зато Фига с Земляничкой боевитые. Земляничка даже время от времени давалась на руки. Роза гладила более бархатистый, чем у остальных крысят, мех, чесала за ушками. Однажды зверек залез Розе в рукав свитера. Было щекотно.
Порой крысята пропадали, возвращались через несколько дней. Похудевшие, всклокоченные, со свалявшейся шерстью, будто из военного похода. Но они возвращались, всегда.
И только Клюковка никогда не уходила.
Сперва Розу тревожили хвосты, они казались отдельными тварями с непредсказуемыми повадками. Было что-то пугающее в их сходстве с червяками. Но потом Фига разродилась выводком. Где-то в подполе. Роза не знала, сколько крысят появилось. Слышала, что у крыс бывает до двадцати детенышей в одном помете. Крысят она не видела, одну только крошечную толстушку, которая выбралась из подпола на дрожащих лапках. Крысенок уселся на коврик и огляделся по сторонам. Черная шерстка отливала серебром: ни малейшего сходства с серой бабкой. Крошечные лапки похожи на миниатюрные ладошки, гладкий розовый хвост покрыт волосками – тонкими, ровными, будто серебряные проволочки. Малышка Фиги. Она назвала крошку Нэлья, «Четверка» по-фински. Имя ей очень шло: такое мягкое, красивое. Умом Нэлья пошла в мамашу. Роза уже поняла: не все крысы одинаковы. Фига, пожалуй, самая сообразительная. Порой Розе даже казалось, будто зверек понимает человеческую речь.
Движение сбоку: Клюковка приблизилась, принюхиваясь, и так разохотилась, что ринулась к сыру со всей прыти. Роза потянула за шнурок, по сантиметру приближая сыр к себе, крыса припустила бегом. Едва приманка поравнялась с коленкой, Роза дернула шнурок вверх.
Клюковка встала на задние лапки. Серьезно поглядывала то на женщину, то на кусок сыра. Нос нервно подергивался.
– Вот, угощайся, – произнесла Роза. – Это тебе. Умница, заработала.
Клюковка пискнула в ответ, ухватила сыр и скрылась под диваном.
Предыдущие два раза оформляться через приемный покой неотложки им не пришлось – Титусу дали зеленый свет. Это он сам так шутил. Черный юмор.
Вообще-то его положили в реанимацию. Считалось, что шанс на выздоровление есть. Но недавно доктор Стенстрём отвела Ингрид в свой кабинет и произнесла слово «хоспис». Перед глазами у Ингрид все поплыло, она согнулась, уперлась лбом в стол. Доктор неуклюже похлопала ее по спине: