– Отец?
Переведя ошарашенный взор с пескаря на государя, Иван с удивлением понял, что тот колодезному обитателю ничуть не подивился.
– Бу-уак… – пескарь, маслянисто поблескивая пустыми рыбьими глазищами, приоткрыл рот и издал неприятный булькающий звук. А затем, открыв пошире беззубую пасть, молвил человечьим голосом: – Не гу-оже так гу-остей встречу-ать, цу-арь Еремей…
– Гостем бы ты был, коль я б тебя сам позвал… – государь нахмурился. – Чего явился?
– Ву-олодыка Му-арской тебе пру-ивет шлет… – пескарь царапнул колодезное бревно полупрозрачными когтями, напоминающими острые, точно ножи, рыбьи кости. – И напому-инание…
Чудище дернуло головой, уставившись водянистым глазом прямо на царевича:
– Зу-а ту-обой ду-олжок… Бу-уак…
Вновь булькнув, пескарь зашлепал полными губами, отчего жабры за его пастью беспокойно задергались.
– Услышал я тебя, невидаль…
От слов пескаря государь нахмурился пуще прежнего:
– Все помню. Так и передай Володыке. Я свое царское слово твердо держу. Как сказал единожды, так и будет.
– Бу-уак… Пу-ереда-ам…
Не прощаясь, чудище запрокинуло голову и соскользнуло обратно в колодец, где с громким плеском и исчезло. А государь, мрачный, точно грозовая туча, взглянул на сына.
– Домой едем. Немедля. И о том, что тут видел, никому не слова, понял?
– Понять-то понял, да только, Царь-батюшка, что ж это было-то?
Иван, не убирая с тетивы стрелы, опасливо заглянул в колодец.
– Посол… – Еремей зло сплюнул на землю, а затем добавил уже спокойнее: – Ладно. Поехали уже.
Первым оседлав коня, государь направил его прочь с поляны. И Иван, нутром почуяв, что сейчас с отцом лучше не спорить, молча отправился следом.
Дни нынешние
Во Хрустальном дворце морского Володыки
Сон отступил, точно испуганная щукой рыбешка, и Марья Моревна, наследная царевна Володыки морского, резко распахнула глаза. В ее опочивальне, просторной, светлой, с украшенными ракушками да жемчугом хрустальными сводами и широким, укрытым балдахином ложем, стояла обыкновенная утренняя благодать. Бежали по стенам озорные водяные блики, шумел за окном просыпающийся подводный град, пел где-то далеко свои песни кит. Однако ж стоило царевне проснуться, как на сердце ее ловчей сетью легло беспокойство. Еще пока смутное, неявное, но грозящее перерасти в настоящую беду.
«Нешто вода волнуется?»